Сергей Галицкий - Из смерти в жизнь… От Кабула до Цхинвала

Но, как говорится, не надо переживать: на самом деле всё гораздо хуже, чем кажется. Была ещё одна большая проблема. Допустим, информацию ты добыл. Но её же надо передать в штаб! А связь была ужасная. Две частоты — основная и запасная… На обеих частотах постоянно сидели «духи»: и на той, и на другой — чеченская речь. Начинаешь говорить абракадаброй, чтобы хоть как-то затруднить понимание. Вроде были у нас и аппаратные средства шифрования переговоров, «аристотели» и «архимеды» всякие. Но они такие тяжеловесные! Их просто невозможно таскать по горам! И толком говорить через них никто не умел. А ведь надо, чтобы тебя услышали и поняли. А говорить надо было примерно вот так: «Нууууужноооооогооооооовооооооорииииить вооот тааааак». И выдать информацию в таком темпе во время боя крайне сложно. Были ещё и «арбалеты». Они хоть и маленькие вроде, но дрянь редкостная.

Так что можно сказать, что связи нормальной у нас практически не было. Ведь самое главное в бою — это координация и взаимодействие. А как командир может руководить боем, если он не может толком ни получить информацию, ни отдать распоряжение? И нам приходилось решать этот вопрос так: рядом с командиром при штабе сидел наш человек, которому мы по открытой связи передавали придуманную нами абракадабру. И он уже командиру переводил её на нормальный язык.

День 26 мая оставил тяжёлый след в душах у всех нас. Накопилось много обид, непонимания: почему мы так действовали, зачем? Мы с товарищем вечером хлопнули бутылку водки на двоих. На закуску был один кусок хлеба. Но результата от водки — ноль, абсолютно трезвые.

Почти все у нас в разведроте пришли к вере именно тогда, когда начались реальные бои: надели крестики, спрашивали тексты молитв друг у друга. Некоторые привезли с собой иконки. И молились, это я знаю совершенно точно. Мне мама дала пояс с 90-м псалмом, я его на войне не снимал.

И буквально на глазах мальчишки становились мужиками. Учились все очень быстро. Причём часто учились и у «духов», обдумывали и анализировали их действия. А труса никто не праздновал, хотя всем было страшно, очень страшно… Когда пульки начинают летать, так к земле тянет, она становится очень родной! Так хочется её обнять и вжаться в неё! Но подниматься всё равно надо…

Вспоминаю один показательный случай, который произошёл как раз 26 мая, в день, когда мы начали наступление. Многие смотрели фильм о самоходчиках «На войне как на войне». Там командир самоходки вылез под обстрелом и буквально вёл за собой самоходку, так как механика-водителя заклинило от страха. И вот здесь на моих глазах командир танка сделал то же самое.

«Духи» очень грамотно заминировали дорогу: на самой дороге заминировали участок метров тридцать. А когда на дороге обнаружены мины, какая команда сразу поступает? Правильно: съехать с дороги и двигаться по обочине! И следующие тридцать метров заминированы уже не на дороге, а на обочинах. И как только раздавался взрыв, «духи» тут же начинали обстрел.

Впереди колонны были два бэтээра с бойцами, которые вступили в огневой контакт с «духами». За ними шёл танк с минным тралом. И вдруг танк встал! Экипаж труханул: разрывы, выстрелы… Тогда их командир выскочил и начал механику руками показывать: «На меня, на меня…». Смотрелось это дико: все лежат, вжавшись в землю. А он посреди дороги на совершенно открытом месте медленно-медленно идёт перед танком…

Через несколько дней началось настоящее наступление. Я со своей группой вёл батальон «северян» в обход селения Агишты. «Северяне» должны были в селе остаться, а мне поставили задачу: захватить мост через реку Бас за Киров-Юртом и удерживать его до подхода основных сил. Мост надо было держать на тот случай, если боевики из села будут отходить к реке.

Подошли к мосту, смотрим в бинокль: мост на абсолютно открытом месте, вокруг одни валуны. Как и где окапываться — непонятно. Я по рации спрашиваю: «А сколько боевиков может отходить в этом направлении?». Отвечают: «Более семисот человек». Настроение стало невесёлое. Нас-то было всего пятеро… С собой — два гранатомёта одноразовых, пулемёт и автоматы. Правда, боеприпасов очень много. Мы никогда не брали с собой ни еды, ни воды — всё загружали патронами.

Но делать нечего, приказ есть приказ. Подошли к мосту поближе. Нам повезло — боевиков там не оказалось. Расположились в сотне метров на сопочке, с которой при необходимости можно было бы вести по мосту огонь.

Но боя на этот раз не было. Причина простая: боевики в селе были, но серьёзного сопротивления не оказали. В самом начале они пропустили танк и из крайнего дома расстреляли бэтээр. Не знаю, о чём они думали. Танк тут же развернулся и с одного выстрела разнёс дом, откуда стреляли, в пух и прах. Откуда-то выскочили два оглушённых «духа», которые недолго бегали по полю — их тут же захватили живьём. А остальные «духи» огонь открывать не решились. Они поняли, что цацкаться с ними никто не будет, и посчитали, что лучше сберечь село.

Задача у полка была идти дальше на Ведено. Приказ: при оказании сопротивления подавлять его всеми средствами. Накануне мы вывели «северян» на высоту, откуда они должны были подавлять огневые точки. К ним от моста мы и вышли. Связались со штабом полка, доложили и остались ждать дальнейших указаний.

Бойцы сразу стали ловить баранов. И ближе к вечеру, часов в пять-шесть, из села пришли старейшины и заявили командиру батальона: «Если вы сейчас не прекратите ловить нашу живность и не отдадите то, что уже поймали, то мы вам ночью устроим бойню!». Причём они видели у нас и танк вкопанный, и бэтээры. Комбат справедливо рассудил: если они, видя у нас тяжёлое вооружение, собирались нам ночью устроить бойню, значит, их в селе много боевиков и вооружены они до зубов. (Понятно, что с охотничьими ружьями они на танки не пойдут.) Комбат мне говорит: «Явно в селе оружие и боевики есть. Ну что, разведка, прочешем село? Весь батальон — наизготовку. Связь с танками и бэтээрами есть. Если где-то сопротивление окажут, мы сразу из танка и из всего, что есть, по этому дому начинаем лупасить». Я говорю: «Я готов, но мне надо связаться с командованием». Но командование нам ответило: «Верните, мародёры, всё, что взяли!.. В село не ходить!».

Надо сказать, что баранов ловить парни пошли не от хорошей жизни. Питание от полковой кашеварилки было отвратительное, на машинном масле. Но часто и этого не было. Так что каждый изворачивался как мог…

Переночевали у «северян». Утром дают приказ — везти двух пленных в тыл. Но что-то не срослось, и мы почти сразу вернулись с ними обратно. И пока несколько дней пленные (одному было лет пятьдесят, а другой совсем молодой — лет восемнадцать-двадцать) были у «северян», они и окопы копали, и укрепления строили. И ещё их заставили выучить гимн Советского Союза, а также произносить речёвки на тему: «Масхадов с Дудаевым — уроды»!