Джейн Биркин - Дневник обезьянки (1957-1982)

Если он читал мое интервью, сказала я, он все поймет. Я терпеть не могу голых фотографий, потому что нахожу их скучными. И нисколько не сексуальными. Я снимаюсь в духе «секси», но никогда – полностью обнаженной. Например, в джинсах и плаще – и это совсем другое дело.

Он сказал, что его журнал против извращений.

А я сказала, что я – за.

Он сказал, что это его не удивляет. Пришлось мне объяснить, что я и в самом деле снималась обнаженной, но в таких позах, что ничего не было видно. Если он откроет последний номер Elle , то обнаружит мою фотографию, на которой я действительно без одежды, но сижу на корточках, так что ничего не видно, и это производит впечатление чистоты.

В его голосе прорезалось раздражение. «В этом нет ничего нового», – буркнул он.

На что я ответила, что фотография была сделана специально для Elle и напечатана на развороте в рубрике «Кино», что фотохудожник сделал акцент на моем колене, руке, ноге и глазу, – нечто подобное печатает Vogue в разделе «Красота». И что я не знаю ни одной актрисы, которая до меня снималась бы в таком виде.

– Значит, ты хочешь, чтобы я «зашла за грань»? – уточнила я. – Надеюсь, ты не имеешь в виду необходимость выставлять напоказ лобок?

– Почему бы и нет? Почему бы, например, не раздвинуть ноги?

Я на миг утратила дар речи. Он и правда этого добивался.

– Что может быть прекраснее, – продолжил он, – чем женская ***?

О, ужас! Он смотрел на меня как на созревший плод – протяни руку и сорви! Но я давным-давно решила, что никогда и никому не покажу то, что находится у меня между ног. Это мое и навсегда останется только моим.

– Ты обманываешь своих зрителей, – сказал он.

Я чуть в обморок не грохнулась. И сказала ему, что ни одна актриса не раздвигает ноги ради фотографии в журнале. Зато в Америке, возразил он, это делают, просто мы во Франции отстаем года на три-четыре, а его журнал не зря называется Absolu , потому что он стремится к абсолюту во всем, и прочее бла-бла-бла. Он упомянул интервью какого-то депутата Национального собрания, и какого-то психиатра, и мое собственное. Кому еще ты такое предложишь, поинтересовалась я и добавила, что модели могут сколько угодно выставлять себя напоказ, но я не сделаю этого никогда, даже ради Ги Бурдена, к которому, кстати, прекрасно отношусь. Но маньяк по прозвищу Клокло не желал сдаваться: «Ты все же приходи на фотосессию, а там посмотрим. Может быть, между вами с Бурденом возникнет взаимопонимание».

Я еще раз сказала, что готова сниматься в духе «секси», но при жестком условии: никакой полной наготы. Он пообещал, что даст мне самой выбрать фотографии и отбраковать те, что мне не понравятся.

– Я приду с Сержем. Так мне будет удобнее.

– Пожалуйста! Может быть, он убедит тебя зайти за грань.

Это был разговор с сумасшедшим. Я понимала, что должна была прекратить его сразу после того, как он заговорил про женскую ***. Но каков наглец!

Сегодня я позвонила Ги из Сен-Тропе и спросила, какие у него идеи по поводу фотографий. Он сказал, что хочет, чтобы я лежала на диване, раскинув ноги, в задранном подвенечном платье, и делала вид, что сплю. Какой ужас. Потом он добавил, что его первоначальная идея слишком скабрезна, чтобы он мог поделиться ею со мной. Но я настаивала и в конце концов он сдался. Итак, он хотел, чтобы я лежала на диване с широко раздвинутыми ногами, поставив между ними телевизор, на экране которого красовалась бы огромная задница или еще что похуже. Меня это просто убило.

Он назвал бы фото «Женщина-автомат».

Я сказала, что не пойду на это. Потом позвонила Клокло и то же самое сообщила ему. Если их устраивает, я могу сфотографироваться в мужском костюме (кстати, эта мысль понравилась Ги). Но Клокло заявил, что одетая – в мужскую или женскую одежду, неважно, – я никого не интересую.

Мы мгновенно перешли с «ты» на «вы», и он закончил разговор, бросив: «Пока». Он был страшно раздосадован. Этот тип – настоящий псих. Разумеется. Я не стану включать его в свою программу. Серж позвонил Карпантье и попросил связаться с ним, чтобы предупредить о нашем решении. Пусть знает, что нам на него наплевать. Шантажировать меня моей ***! Мы вне себя от изумления.

В конце концов он все же принял участие в нашей программе благодаря содействию четы Карпантье, выступившей продюсерами. Он прибыл на «роллс-ройсе». Я танцевала вместе с его «клодеттами», что было неимоверно трудно, но он, одетый в серебристый атлас, выглядел просто шикарно.

Вечер пятницы

Плохо себя чувствую. Обострился бронхит. Из-за кашля сегодня на пляже чуть не умерла. Мы пошли к врачу; он сказал, что у меня хронический бронхит, и сделал мне укол в задницу. Температура упала. Завтра он снова зайдет и сделает еще один укол. Мы все же закончили съемку для телевидения. На главной площади Сен-Тропе поставили большую кровать, и я пела в ней «Этого хочет сама жизнь». Серж сидел сзади и читал газету.

France-Soir напечатала потрясающий отзыв о фильме «Обезумевший баран». Я названа «дивной JB »! Еще одна отличная рецензия в Le Figaro . Второй раз за эту неделю случайно встретилась с Шарлоттой Рэмплинг, сегодня – в великолепном рыбном ресторане.

Снова воспоминания… И какое прекрасное солнце! Обидно болеть. Серж так внимателен ко мне, он просто чудо.

Суббота

Сидим с Сержем на террасе бара с видом на бассейн. Солнце печет. У меня еще держится температура, но чувствую себя немного лучше.

Обедали в старом порту. Просмотрела France-Soir . Еще одна рецензия, даже лучше предыдущей. Надо бы вырезать их и вклеить в свой дневник. Вдруг больше никто никогда так обо мне не напишет? Солнце греет, сегодня суббота, я сижу с Сержем на солнце. Это ли не счастье?

Как-то один журналист спросил меня, как я понимаю счастье. Я ответила, что для меня счастье – это состояние души. Не знаю, как его описать, да это и неважно, главное, что я его переживаю. Я уверена, что счастье не связано с работой. Может быть, для кого-то счастье в детях? Для меня оно – в любви. В этом я не сомневаюсь.

Вчера мне позвонили от Отто Премингера, предложили встретиться в среду. Обычно я от таких предложений отказываюсь. Америка меня пугает. Англия приняла меня холодно. Я выбрала Францию потому, что Франция выбрала меня. Здесь я чувствую себя счастливой и в безопасности. Франция меня удочерила. Я никогда не завидую французам – это было бы просто глупо. Если какую-то роль отдают французской актрисе, я говорю себе: «Ну конечно, это нормально». Я понимаю, что все, что я делаю, другие могут сделать лучше. Но только не в случае «Барана». Я сразу поняла, что эта небольшая роль для меня. Роль влюбленной женщины и неудачницы, роль смешная и грустная. У меня не было никаких амбиций, потому что со мной играли актеры и актрисы классом выше меня. Я очень старалась им соответствовать, и все они мне помогали.