Александр Бенкендорф - Воспоминания: 1802-1825. Том I

Пален побудил молодых людей, преданных императору и вооруженных для его защиты, объединиться втайне против мнимого заговора; питая их достаточно усилившимися ложными конфиденциальными сведениями и тревожными слухами, хотя целиком неопределенными, он взялся за выполнение своего замысла в день, когда император уехал в Петергоф инспектировать свой флот в Кронштадте. Был дан сигнал тревоги; говорили, что злоумышленники хотели бы воспользоваться отсутствием императора, и что переворот должен произойти даже этой ночью. Напуганные новостями, кои к нам прибывали со всех сторон, мы решились (не очень хорошо понимая, какое основание они могут иметь) послать молодого графа Тизенгаузена предупредить императора об опасности, грозящей ему, и заверить его в нашей преданности и верности. Этот молодой человек нашел его уже на шлюпке, возвращающейся в Петербург. Пален сопровождал императора. Император выслушал эту новость со спокойствием невинности и расспросил Палена, который был еще градоначальником; последний позволил упасть подозрению на князя Зубова и его братьев; шлюпка причалила в 11 часов вечера к набережной около Зимнего дворца; ожидая адъютантов, гвардейские полки прибыли искать свои знамена, войска собрались, напуганный народ прибежал на Дворцовую площадь, набережная была полна, и никто еще не знал причины этого беспорядочного собрания.

Император пересек улицу и, входя во дворец, спокойно приказал адъютантам удалиться, а войскам разойтись; напротив, Пален зачинщик этой сцены, указал на Зубовых как на предводителей заговорщиков против императора, а час полночи как сигнал этой новой революции. Он надеялся, что молодежь, обожающая государя, бросится с яростью на Зубовых и преподнесет этих жертв его честолюбию; Бог знает, куда его завело бы это честолюбие, и какие надежды он возлагал на этот порыв, однажды приведший к убийству. Спокойствие императора разрушило все его планы; сборище было рассеяно, Зубовы вызваны в кабинет императора, и все снова вошло в порядок, изумленное тем, что нарушило его ради призраков, которых сами себе вообразили.

Пален, однако, снискал доверие военных и становился день ото дня все предприимчивее. Возвратясь быстро с задания, которое ему дали, может быть, для того, чтобы его удалить, он позволил себе забыться, когда сказал своему повелителю, что тому следует решить, кто должен покинуть двор, он, Пален, или императрица-мать. Эта дерзость дала императору возможность почувствовать свою власть; он приказал этому наглому министру в 2 часа покинуть Петербург; падение этого начальника возвратило спокойствие в беспокойные головы, укрепило силу государя, вызвало замешательство у толпы куртизанов, у честолюбивого, но пугливого Зубова, и низвергнуло в небытие всех тех, кто способствовал смерти Павла.

Эта туча не прервала удовольствий; им предавались с неистовством; что касается меня, то я их находил в доме госпожи Нарышкиной, который привлекал многих молодых людей своей веселостью, своим великолепием и особенно приветливостью ее дочери, недавно вышедшей замуж за молодого Суворова. Это общество было тем более приятным, что оно было почти всегда одинаковым, и несмотря на существовавшее между нами соперничества в отношении княгини Суворовой, мы все были связаны дружбой. Это были дни, наполненные новостями, танцами, фейерверками, наконец, это лето может быть названо сумасшедшим летом; любовь и совершенная свобода окупили все издержки.

Петербург покинули, чтобы бежать в Москву за новыми удовольствиями: вся Россия собиралась там для того, чтобы присутствовать на коронации императора. Я собрался в путешествие с моим товарищем Кретовым, таким же флигель-адъютантом, как и я; для смеха в дорогу мы взяли с собой французского актера по имени Фроже, а в нескольких станциях от Петербурга наше общество пополнилось молодым графом Паленом, с тех пор ставшим министром в Бразилии и в Мюнхене, и князем Трубецким. Тот и другой, как и мы, искали только развлечения: это желание нам удалось так совершенно, что мы провели нарочно 2 недели в дороге и были почти раздосадованы тем, что очутились в конечном пункте нашего путешествия. Весь Петербург направился в Москву, и на каждой станции мы встречали знакомых или добрых людей, чтобы их мистифицировать.

Император, согласно старому обычаю, остановился в Петровском дворце в 2-х верстах от городской заставы. Огромное количество народа покрывало равнину и все дороги; он уклонился от этого беспорядочного въезда, прибыв по другой дороге, и в одном из экипажей своей свиты. Но едва стало известно о его прибытии во дворец, как тысячи голосов потребовали его видеть; вынудили его прекрасную скромность показаться; он появился на балконе с императрицей Елизаветой; пугающая тишина свидетельствовала о почтении народа, но как только император поклонился, крики «ура» взорвались как гром; это выражение народной радости пронзило нас всех испугом и почтением.

Спустя несколько дней император появился в этой старой и великолепной столице империи, в этом городе, который своим положением представлялся границей Европы и Азии; в этом городе, украшенном тысячью четыреста храмами и бесчисленным множеством дворцов, которые свидетельствовали о ее богатстве и превосходстве над такой большой частью земного шара.

Вся Россия, казалось, находилась на пути следования государя, жаждавшая и счастливая его приветствовать, звон колоколов, военная музыка, крики «ура» сопровождали его в Кремль. Здесь, сойдя с лошади, этот могущественный монарх благоговейно склонился перед образами, кои держал архиепископ Платон, окруженный всей пышностью церкви и ожидавший его при входе в храм, где покоятся мощи святых, где находятся могилы былых государей России и где коронуются императоры. Тысячи голосов откликнулись на обеты, которые этот почтенный епископ произнес во славу этого царствования, и тот же самый энтузиазм провожал императора до его дворца в Немецкой слободе.

Я проживал у дяди — брата отца; моя тетушка — превосходная женщина — взяла всю заботу обо мне лично на себя. Ее горничные, все до одной хорошенькие, питали слабость одна за другой к племяннику дома и бесконечно способствовали тому, чтобы мое пребывание в Москве было приятным. Одна толстая княгиня — подруга моей тетушки — также приехала из глубины провинции, чтобы принять участие в празднованиях в Москве; ее разместили прямо в стороне от моих комнат. Вскоре мы нашли общий язык; а ночью по моему возвращению с балов, она не пропустила случай зайти пожелать мне спокойной ночи, но ее прелести, хотя очень обширные, не очень привлекали, тем более, что на самом деле я был влюблен в молодую княгиню Суворову, которая в Москве, как и в Петербурге, продолжала собирать в доме своего отца толпу обожателей. Это было наше общее свидание, все дни мы вновь там встречались, а утонченное кокетство этой женщины, действительно соблазнительной, знало, как заставить всех надеяться и довольствоваться одним только наслаждением от знаков внимания. Все дни мы были на балу, чаще на двух, но покидали их и обычно заканчивали вечер у госпожи Нарышкиной, чей дом стал собранием самых прекрасных светских особ.