Ричард Пайпс - Я жил [Мемуары непримкнувшего]
- Название:Я жил [Мемуары непримкнувшего]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Московская школа политических исследований
- Год:2005
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Ричард Пайпс - Я жил [Мемуары непримкнувшего] краткое содержание
Эти жизненные ценности стали для него главными с той поры, когда в 1939 году он, шестнадцатилетний еврейский юноша, чудом выбрался с родителями из оккупированной фашистами Польши, избежав участи многих своих родных и близких, сгоревших в пламени холокоста.
Научная карьера в Гарвардском университете, которому автор мемуаров отдал полвека, служба в Совете по национальной безопасности США, нравы, порядки и коллизии в высшей чиновной среде и в научном сообществе США, личные впечатления от общения со знаковыми фигурами американского и советского общественно — политического пейзажа, взгляды на многие ключевые события истории России, СССР, американо — советских отношений легли в основу этого исполненного достоинства и спокойной мудрости жизнеописания Ричарда Пайпса.
Я жил [Мемуары непримкнувшего] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Я не стремился к выходу на пенсию и продолжал преподавать, но в конце концов решил оставить работу. Одна из причин — после семидесяти я обнаружил, что запас моей энергии тает. Припоминаю, что Сэмюэл Батлер писал где — то, что его старение выражалось в том, что он все чаще уставал. Преподавание с полной нагрузкой отнимало у меня энергию, необходимую, чтобы писать и заниматься другими делами, которые мне нравились. Конечно, существовало компромиссное решение, то есть преподавание на полставки. Но помимо того, что университет, и, по — моему, справедливо, это не приветствовал, получалось, что, как мне рассказал один из моих коллег исходя из личного опыта, на самом деле приходилось преподавать с полной нагрузкой за половину платы.
Во — вторых, преподавание одних и тех же курсов в течение сорока лет стало чем — то вроде рутины. Хотя я и перерабатывал много раз одну или несколько лекций, но общая структура курсов и их основной смысл оставались без изменения. Преподавание просто перестало быть привлекательным. Процесс стал более походить на представление, а не на размышления вслух, особенно на лекциях с большим количеством студентов.
И наконец, я был разочарован тем, что факультет отказался в мае 1995 года утвердить назначение на постоянную должность превосходного молодого специалиста по истории России XX века. Я поддерживал его кандидатуру, потому что считал, что в Соединенных Штатах он делал самую оригинальную работу по раннесоветскому периоду и различными способами ревизовал (в положительном смысле этого слова) преобладающую точку зрения на этот период. Я был возмущен этим решением не потому, что мое мнение не приняли во внимание, а потому, что факультет даже не удосужился прочесть какую — нибудь из его работ и отверг его кандидатуру бесцеремонным образом на основании негативного заключения небольшой комиссии, которая приняла решение исходя скорее из политических, чем из научных соображений. В частности, они полагали, что кандидат был «слишком неистовым» в своих взглядах на коммунизм и в своей критике ученых ревизионистской школы. Такой вердикт, а более всего то, как он был вынесен, убедили меня, что мое время пришло: коллектив уже был не сплоченным целым, для которого интересы факультета представляли высшую ценность, а скоплением отдельных людей, которые строили карьеру и преследовали частные интересы. В результате его репутация стремительно падала. Если, согласно рейтингу журнала US News and World Report , факультет традиционно занимал первое или второе место в стране, то к концу 1990‑х он опустился на шестое или седьмое место.
Я пришел к решению уйти в отставку во время прогулки в Чешаме солнечным летним днем 1995 года. Я прилег на лугу, посмотрел на небо и вдруг осознал, что время пришло: мне захотелось быть таким же свободным и беззаботным, как облака в небе надо мной. Я отложил сообщение о своем решении декану и председателю факультета до 27 октября, то есть до годовщины нашего отъезда из Варшавы, первого важного поворота в моей жизни. Я прочитал свой курс в последний раз в 1995–1996 учебном году и стал заслуженным профессором в отставке с 1 июля 1996 года. Факультет устроил для меня прощальный ужин. Великодушно были приглашены все мои бывшие аспиранты, некоторые приехали лично, а другие прислали письма. Конечно, как и принято в таких случаях, выступления были хвалебными. Но поскольку почти все они ценили меня за ту свободу, которую я предоставлял им в выборе тем диссертаций и за мое отношение к ним, я чувствовал, что похвала означала больше, чем просто формальность.
Одно из моих качеств — это способность закрыть без сожалений одну главу своей жизни и начать следующую. Это качество облегчает тяжесть старения, даже если оно и лишает нас утешения, которое мы испытываем от ностальгии. И все — таки после почти пятидесяти лет преподавания в университете я был удивлен, как мало я но нему скучал. Чего мне больше всего не хватало, так это общения с молодыми людьми и возможности обсуждать с ними свои новые идеи.
Первый год на пенсии не отличался от академических отпусков, которые я регулярно использовал каждые четыре года. Но когда подошел второй год, и у меня не было студентов, перемена взяла меня за душу. Я осознал, что теперь, когда у меня не было никаких формальных обязанностей, я должен был организовать свой распорядок особенно тщательно, иначе просто попусту терял время. Дело в том, что всевозможные академические обязанности создавали нечто вроде рамок каждодневной жизни. Сейчас этих рамок не стало, и мне нужно было создать новые. Практически это означало, что по утрам я работал за письменным столом дома, а после полудня отправлялся в университетскую библиотеку. Меня приятно удивило, как много я мог сделать, не обремененный своими предыдущими обязанностями.
Я выигрывал также время потому, что теперь Россия привлекала меньше внимания, чем во время «холодной войны». Меньше стало приглашений выступать с лекциями и ослабел интерес СМИ. Кроме того, если раньше подобные мне специалисты были единственными экспертами по России, то теперь в ней самой появились англоговорящие специалисты, которые были способны говорить и писать о предмете, зная его изнутри. Меня не расстраивало, что я стал менее востребован, отчасти потому что мои интересы несколько изменились, а отчасти потому, что тема освобожденной России потеряла остроту.
Одним из ободряющих событий, связанных с пост- коммунистической Россией, стали мои связи с Московской школой политических исследований — организацией, призванной распространять демократические идеи и практики. Ее основатель и директор Лена Немировская — удивительно изобретательный и энергичный сторонник западных ценностей. Она проводит семинары с участием молодых российских политиков, журналистов и ученых. Ее муж Юрий Сенокосов возглавляет издательский отдел, выпускающий книги западных и российских авторов, большинство которых распространяется бесплатно среди участников семинаров, рассылается в региональные библиотеки и университеты. Я принимал участие в семинарах Школы ежегодно с 1999 года, и здесь вышли на русском языке несколько моих книг.
Нас не учили стареть: кто — то сказал, что процесс старения не для слабых духом. Удивление вызывает не физическая немощь, заметная с первого взгляда, а психологические состояния, которые те, кто их испытывает, предпочитают не обсуждать, а остальные стараются не замечать. Странность переживания возраста заключается в том, что если в молодости человек чувствует постоянные перемены в себе, а окружающая среда представляется ему неизменной, то теперь, оставаясь таким же, человек воспринимает окружающую среду в постоянном движении. Достигнув семидесяти лет, человек незаметно и невольно перемещается в другой мир. Люди, которых вы знали, постепенно умирают, и вы обнаруживаете, что находитесь среди незнакомцев. Эти незнакомцы думают иначе и ведут себя по — другому. Со временем вы начинаете чувствовать себя иностранцем в своей родной стране, несмотря на то что материальная среда остается прежней. Например, я испытал шок, обнаружив в 2000 году, когда бродил по торговому центру близ Вашингтона, что среди сотен толпившихся там людей я был единственным, на ком был пиджак и галстук. Такое же чувство, наверное, испытал бы француз в эпоху после реставрации Бурбонов, появись он на публике в штанах до колен и в напудренном парике. Мне припомнилось время, когда я был студентом и работал за 35 центов в час, и мне казалось непостижимым, что теперь за порцию мороженого нужно было заплатить три доллара и шестьдесят пять центов. Студенты, которых вы знали как первокурсников, присылали извещение о своем выходе на пенсию! И как вам понравится слышать, как молоденькие девчонки перекидываются запросто словами из трех букв, словами, которые в вашей молодости даже сержант морской пехоты постеснялся бы произнести в присутствии дам? Трудно привыкнуть к таким переменам, растет чувство изоляции и бесполезности.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: