Алексей Шерстобитов - И киллеру за державу обидно

На этих слова он выпрямился, осознавая всю помпезность минуты, на деле не совсем правильно понимая суть — на кону таких как мы всегда стоит не столько благополучие, сколько сама жизнь, как я уже написал, хотя и могут быть ситуации, когда и его данное нам слово, может стоить ему того же. А вот об этом никто никогда из «крышуемых» в такие моменты не думает!

Дмитрий согласился сослаться на нас при встрече с другими братками, то есть на людей Гриши Гусятинского, точнее «Грини медведковского», при этом он должен был присовокупить и наше непосредственное отношение к «Сильвестру».

— Что бы поставить точку, необходима еще одна встреча с теми людьми, кто будет принимать основное решение.

— А ты сам?

— Видишь лииии… скажем так — меня коммерция не интересует, я из тех, кто не светится, хотя не скрою, мне было бы интересно, и я с удовольствием занялся бы «твоей» фирмой… — По его лицу пробежала тень непонимания, заместившаяся молнией догадки, потом испуга, после восторга.

— В таком случае одна просьба.

— Сколько угодно, за ваши деньги… Шучу…

— Я бы попросил… ты не можешь еще раз приехать, перед основной встречей… нууу… так, что бы пока ничего никому из своих не говорить… Шеф захочет встретиться, чтобы принять решение.

— Зачем она, если ты можешь принимать решение? Следующая встреча будет с нашим «руководством» и вот там его присутствие обязательно!

— Нет, нет… нннн… Дело не в этом. Понимаешь. Словом, я неее…

— Не хочешь или не можешь брать на себя такую ответственность… — Как-то быстро менялось мнение о нем, хотя и первое было не лучшим — скользковатый тип…

— Можно и так сказать. Мы говорили предварительно, все согласованно, но он человек осторожный… Ты ведь сможешь ответить на те вопросы, на которые те люди, вряд ли станут отвечать… — Он надеялся, что мои дружеские отношения со Славой позволят ему заглянуть глубже.

— К примеру?

— Нууу… Насколько вы…

— Сильны?

— Да.

— Вряд ли сегодня найдется сила, без раздумий решившая воевать с «Иванычем» («Сильвестром»). Мы все можем, от разведки, поисков кого угодно, чего угодно, где угодно, гарантий безопасности при заключении контрактов до решения вопросов с ментами.

— Ааа… мняяям…

— И это тоже… — Мы оба поняли, что значило это «мняяям» — ликвидация неугодных лиц уже вполне вошла в прейскурант услуг, оказываемых нами. Одна проблема — «решать судьбы» должен был человек, понимающий весь вопрос, из-за которого, появилась необходимость убийства, целиком и полностью. А вот в это вникать, как раз мало кто любил. Обычно прислушивались к тем, кого считали преданным, на деле же часто оказывающимся не совсем компетентным…

Через несколько дней я встретился с самим Марком Волошиным. Ни Славы, ни Семена уже рядом не было. Речь шла о том же. В конце прозвучал тот же, более оформленный вопрос, в интонациях которого чувствовалась действительно хватка и прозорливость:

— До чего вы способны пойти? Вы понимаете, что меня интересует?… — Уверен, что он не собирался кого-то убивать, пока, во всяком случае, наверняка ему казалось, что получив утвердительный ответ на этот вопрос, он поймет серьезность уровня нашего «профсоюза». Это, конечно, наивно, но ведь Волошин, скорее всего, ориентировался еще и на слова Ческиса, наверняка преподнесшего это в полноте красок, соответствующих его не столько воображению, сколько желанию, при том добавив, что это ЕГО люди!

— До самого конца. Мы убиваем… — Ческис, вглядывающийся в лицо хозяина, он присутствовал третьим, увидев нужный и успокаивающий блеск его глаз, широко улыбнулся и пошел меня провожать. Мы попрощались у выхода на этаж, еще раз напомнив друг другу о необходимости созвониться ради организации основной встречи.

Ближе к вечеру я пил чай, отвечая на вопросы своего шефа — Гриши Гусятинского. Мы сидели в кабинете его брата, где он часто бывал, проводя иногда встречи при нехватке времени. Подобные разговоры, разумеется, не терпели лишних ушей, поэтому все посторонние сразу покидали свои рабочие места. Нужно заметить, что очень быстро человек, осознавший себя как член бригады, расставлял всех остальных людей по «табели о рангах», конечно, ощущая именно себя во главе. По действовавшим тогда понятиям коммерсанты и бизнесмены, какого бы высокого ранга они ни были, всяк находились ниже любого «братка», а значит априори «должны по жизни».

Именно поэтому сам Григорий не допускал видимого братства и равенства даже с родным братом Виктором, иначе парни, с которыми обсуждались те или иные вопросы, не поняли бы. В те времена такое разделение на касты воспринималось естественно, причем шпана всегда предпочитала наблюдать бизнесменов в зависимости от своих решений.

Иногда исключения бывали. Такие отношения допускались между некоторыми людьми, если становились взаимополезными, не распространяясь в доверительном плане дальше личных, на коллективы и общепринятые правила. Скажем между «Сильвестром» и Гришей Лернером, далеко не «коммерсом», начавшими свое знакомство в 1988 году. В этом дуэте, скорее именно этот знаменитый международный махинатор конца ХХ века, взял только начинающего набирать обороты всемогущего «короля беспредела» в подельники, предвидя в нем невероятной мощи потенциал, он же познакомил его с будущей фиктивной супругой и надоумил, женившись, заиметь израильское гражданство.

О взаимоотношениях этих двух звезд криминала можно написать отдельную книгу, в которой, кроме фамилии Тимофеева, ставшего Жлобинским по паспорту, будут фигурировать только еврейские фамилии, за исключением бывшего начальника ХОЗУ ГРУ Георгия Уголькова, занимавшего во многих схемах вместе с женой «Сильвестра» Ольгой Жлобинской, урожденной Илоной Рубинштейн, ключевые позиции.

Григорий Лернер и сам «отсидел» при Советском Союзе довольно большой срок, то есть был арестантом, и каждому из приходящих предложить «крышу» мог сам рассказать, как жить нужно. Все схемы он разрабатывал сам, участвуя при серьезных разговорах и встречах, как основное звено, существующее под прикрытием «Сергея Ивановича», зная досконально и лексику, и понятия, имея сам определенный вес в преступном мире.

Тоже со временем произошло между Таранцевым и Андреем Пылевым. В этой ситуации «комерс» поднялся выше «пацанов», по той же причине, что и Лернер — Александр Петрович так же хлебнул «баланды» из арестантской шлёмки (миски), и сам вещал старшему Пылеву, только слышавшему о тюрьме от брата, с кем можно, а с кем опасно «семейничать».

В большинстве же своем, люди, в общем-то и зарабатывающие деньги, не имели равного с бандюшками права голоса, без данного на это разрешения. Это строго соблюдалось на «терках» и разборках, когда вынуждено присутствовали и коммерсанты, знавшие тонкости своего бизнеса [33] Как только в их объяснениях переставали нуждаться, удаляли из помещения для продолжения выяснений обстоятельств и принятия решений. — одно неправильное слово или хоть немного дерзкое поведение могло повлечь мгновенное наказание, выражающееся в основном в рукоприкладстве.