Харуки Мураками - Писатель как профессия

Прошло совсем немного времени после драматического падения Берлинской стены и объединения Германии, и немцы начали понемногу читать мои книги. Хотя, конечно, это скорее всего самое обычное совпадение. Впрочем, понятно, что изменения в устройстве социума, в его структуре оказывают сильное влияние на повседневную бытовую реальность людей и неизбежно приводят к тому, что она тоже меняется. При этом литература воздействует на людей так, что их жизненная действительность и реальность, существующая в повествовании, переплетаются на глубинном уровне души (или в подсознании). Поэтому независимо от исторической эпохи в условиях изменения бытовой действительности необходимо, чтобы менялась также и реальность внутри повествования, ведь именно в нем, в этом вымышленном мире, мы зачастую ищем поддержку.

Повествование как таковое изначально существует в качестве метафоры реальности, а значит, чтобы поспевать за происходящими вокруг изменениями, чтобы удержаться в яви и не вылететь на повороте, нужно прямо внутри себя создать новую метафору, новое повествование. Если между двумя этими системами, социальной (жизненной) и метафорической, возникнет сообщение или, другими словами, если после взаимной перенастройки начнут успешно взаимодействовать объективый и субъективный мир внутри индивида, то человек сможет принять жизненную реальность такой, какая она есть, со всей ее неопределенностью и неуверенностью, и при этом не утратит способности мыслить здраво.

Реальность моей прозы, моего повествования может послужить неплохим настроечным инструментом и сыграть маленькую роль в глобальном замысле мироздания… так я нет-нет да и подумаю. Конечно, как я уже сказал, это исключительно мое личное мнение, но, возможно, оно не совсем уж пальцем в небо.

Япония, как мне кажется, тоже познала много «социальных оползней», вызванных серьезными тектоническими сдвигами, но это произошло на несколько более раннем по сравнению с западным обществом этапе и более естественным образом. Наверное, то же самое можно сказать и о соседних с ней азиатских странах, вообще об Азии в целом. Мои романы очень быстро оказались востребованными в Китае, Корее, на Тайване (гораздо раньше, чем в Америке или Европе). Именно здесь, в Восточной Азии, где люди раньше начали постигать истинный смысл социальных сдвигов, еще до того, как это произошло на Западе. Причем все происходило не в характерном для Запада «стиле ЧП» с резкими, кардинальными изменениями, а подспудно, мягко, растянуто во времени.

Понятно, что такое объяснение выглядит слишком просто и потому вызывает серьезные сомнения. Разумеется, есть (должно сущеcтвовать) еще множество других привходящих факторов. Но реакция читателей в Азиатском регионе на мою прозу во многом отличается от реакции западных читателей – это неоспоримый факт. Возможно, разница в читательской реакции проистекает именно из-за несовпадений и «нестыковок» в процессе рефлексии и осознания социальных сдвигов.

Кроме того, в Японии и странах Восточной Азии «модернизма», который должен был предшествовать постмодернизму, не существовало как такового. Иначе говоря, разделение между субъективным и объективным миром, возможно, не было столь логически очевидным, как в западном обществе. Однако, поскольку разговор уходит в сторону, я бы предпочел поговорить об этом в другой раз.

Еще одна важная причина того, что мои произведения имели успех за границей, – это прекрасные переводчики, встретившиеся на моем жизненном пути. Так, во второй половине восьмидесятых ко мне обратился скромный молодой человек, американец по имени Альфред Бирнбаум. Он сказал, что ему очень нравятся мои произведения, и спросил, не возражаю я ли против того, что он отобрал несколько небольших вещей для перевода и уже взялся над ними работать. «Конечно, конечно. Пожалуйста». Я не возражал. Постепенно у него набралось довольно большое количество неопубликованных переводов, с которых через несколько лет началась история моих профессиональных отношений с «Нью-Йоркером». Альфред также перевел для KI «Охоту на овец», «Страну Чудес без тормозов и Конец света» и «Дэнс, дэнс, дэнс». Он был очень способным переводчиком, большим энтузиастом этого дела. Если бы тогда он ко мне не обратился, я бы, наверное, еще не скоро задумался о переводе моих произведений на английский, потому что не считал, что уже дорос до такого уровня.

Потом меня пригласили в Принстон, и я на время поселился в Америке. Там я познакомился с Джеем Рубином. В то время он являлся профессором Bашингтонского университета, а позднее работал в Гарварде. Он был отличным специалистом по японской литературе, известным своими переводами Нацумэ Сосэки. Рубин тоже заинтересовался моими произведениями и предложил что-нибудь перевести. «Когда представится случай, обращайтесь», – сказал он мне. Я в ответ попросил его сделать перевод каких-нибудь особенно понравившихся ему рассказов. Он отобрал несколько штук, перевел и прислал мне. Это был превосходный текст. Но самым интересным мне показалось, что он выбрал вещи, которые сильно отличались от взятых Альфредом. Удивительным образом не было вообще никаких пересечений. Тогда я понял, что очень важно, чтобы было несколько переводчиков.

Джей Рубин был могучим переводчиком, и переведенный им (на тот момент мой последний) роман «Хроники заводной птицы» в значительной степени, как мне кажется, упрочил мои позиции в Америке. Если вкратце, то Альфред практиковал свободный, вольный перевод, а Джей – точный или, как его еще называют, эквивалентный. И у того и у другого подхода есть свои особенности, но в любом случае в то время Альфред как раз был очень занят на основной работе и не мог переводить крупные вещи. Я очень благодарен Джею за то, что он так вовремя появился! Кроме того, «Хроники заводной птицы» (по сравнению с моими ранними произведениями) были очень тщательно структурированным произведением, и мне кажется, что Джей, который переводил методично и дословно, в данном случае подходил больше. Что мне нравилось в его переводе, так это комедия – чистый юмор как он есть. В общем, он был не совсем буквалистом.

Есть еще Филипп Гэбриэл и Тед Гуссен, оба – искусные мастера перевода, которые поначалу тоже сами заинтересовались моей прозой. Их я также знаю уже очень много лет. Все мои переводчики вначале сами обращались ко мне – либо предлагая что-нибудь перевести, либо уже работая над переводом какой-нибудь из моих вещей. Я очень им за это благодарен. Благодаря встрече с ними и сложившимся между нами отношениям я приобрел единомышленников, найти которых по жизни не так-то просто. Я и сам переводчик и знаком с радостями и горестями этого дела не понаслышке. Поэтому я стараюсь поддерживать с переводчиками постоянную связь и, если у них есть сомнения или вопросы, всегда с радостью им отвечаю. По возможности стараюсь помогать им в том, что касается условий работы.