Валерий Головской - Мэрилин Монро. Жизнь и смерть

Странно, что все, что я о нем узнавала, не сказывалось на моем к нему отношении. В ту ночь, когда мама сказала, что это отец на фото, я мечтала о нем во сне. И я мечтала о нем еще тысячи раз после. И каждый раз, вспоминая его улыбку и загнутые поля шляпы, я чувствовала тепло в груди, чувствовала, что я не одинока. Когда год спустя я завела что-то вроде альбома, то на первой странице поместила фото Кларка Гейбла, потому что он был похож на моего отца — особенно его усики и манера носить шляпу.

И я стала мечтать, но не о мистере Гейбле, а о моем отце. Бывало, возвращаюсь домой из школы, идет дождь и мне нездоровится, а я представляю, что папа ждет меня и сердится, что я не надела галоши. У меня тогда не было своих галош, и дом, куда я шла, не был моим домом. Это было место, где я была просто ребенком-служанкой — убирала, стирала белье, мыла полы, бегала по разным поручениям и помалкивала.

Но днем в мечтах через факты реальной жизни перескакиваешь так же легко, как кошка перепрыгивает через забор. Мой отец ждал меня, мечтала я, и входила в дом с улыбкой до ушей.

Однажды я лежала в больнице — мне удалили гланды, после чего были осложнения, — и беспрерывно мечтала целую неделю. Я приводила отца в мою больничную палату, вела его к своей кровати, а в это время другие больные с недоверием и завистью смотрели на такого важного посетителя. А я заставляла его склоняться над моей постелью, целовать меня в лоб, пока я беседовала с ним. „Через несколько дней все будет в порядке, Норма Джин. Я горжусь тобой, ты ведешь себя замечательно, не плачешь, как другие девочки“.

И я просила его, пожалуйста, сними шляпу. Но даже в своих самых продолжительных и глубоких мечтах я не могла упросить его снять шляпу и присесть у моей кровати.

Когда я вернулась „домой“, я чуть не заболела снова. Наш сосед набросился на собаку, которую я любила и которая ждала моего возвращения. Увидев меня, собака начала лаять. Но сосед стал ругаться и требовать, чтобы собака заткнулась. У него в руках была мотыга, он размахнулся и бросил мотыгу в собаку. Мотыга попала ей в спину и буквально разрубила ее пополам.

Моя мама поместила меня в другую семью. Это были муж и жена, англичане, и они нуждались в пяти долларах в неделю, которые я приносила. К тому же я была крупной девочкой и помогала по хозяйству.

Однажды, когда мама пришла за мной, я была на кухне, мыла посуду. Мама смотрела на меня и молчала. Когда я обернулась, я увидела слезы в ее глазах и удивилась.

„Я построю дом для нас обеих, и мы будем там жить, — сказала она. — Дом будет весь белый и с двориком позади“. И она ушла.

Так и случилось. Мама скопила какие-то деньги, получила заем и построила дом. Англичане и я приехали посмотреть на наш новый дом. Он был маленький и пустой, но невероятно красивый. И он был весь выкрашен в белый цвет.

Мы вчетвером въехали в новый дом. У меня была отдельная комната. Супруги-англичане не платили за жилье, только заботились обо мне, как и раньше. Я много работала, но это не имело значения. Это был мой первый дом. Мама привезла мебель — стол с белой крышкой и коричневыми ножками, стулья, кровати и занавески. „Это все в долг, — говорила она, — но не волнуйся. Я работаю в две смены на студии и скоро расплачусь с долгами“.

Однажды в дом привезли рояль. Рояль для меня. Меня будут учить музыке. Рояль был куплен с рук, и играть на нем было невозможно, так как он был расстроен. Но это был не простой рояль. Когда-то он принадлежал кинозвезде Фредерику Марчу [4] Фредерик Марч (1887–1975) — известный актер кино, снявшийся в более чем 70 фильмах, в том числе — «Доктор Джекиль и мистер Хайд» (1932), «Отверженные» (1935), «Лучшие годы нашей жизни» (1946), «Смерть коммивояжера» (1951), «Пожнешь бурю» (1960), «Семь дней в мае» (1964). .

„Ты будешь играть на рояле вот здесь, у окна, — сказала мама, — а здесь по обе стороны от камина будут стоять кресла. И мы будем сидеть и слушать тебя. Как только я выплачу долги, я куплю два кресла, и мы все будем сидеть и слушать, как ты играешь“.

Но два кресла так никогда и не появились. Однажды утром англичане и я завтракали на кухне. Было еще рано. Неожиданно послышался страшный шум на задней лестнице. Это были самые ужасные звуки, какие я когда-либо слышала. Удары и глухие стуки, казалось, никогда не прекратятся.

„Что-то падает с лестницы“, — сказала я.

Англичане не разрешили мне посмотреть, что происходит. Муж вышел и спустя немного времени вернулся на кухню.

„Я вызвал полицию и „скорую““, — сказал он.

Я спросила: „Это для моей мамы?“

„Да, — ответил он. — Но тебе не надо ее видеть“.

Я оставалась на кухне и слышала, как пришедшие люди пытались увезти мою маму. Мне не разрешили взглянуть на нее. Все говорили: „Будь хорошей девочкой и стой здесь на кухне. Все в порядке, ничего серьезного“.

Но я все же заглянула в прихожую. Моя мама кричала и смеялась. Они увезли ее в психиатрическую больницу в Норволке. Название этой больницы я помнила смутно. Это была та же самая больница, куда поместили отца моей мамы и ее бабушку, когда они так же кричали и смеялись.

Вся мебель исчезла. Белый стол, стулья, кровати и белые занавески растворились в воздухе, и белый рояль последовал за ними [5] По свидетельству сводной сестры Нормы Джин, Бернис Бэйкер, рояль фирмы Фрэнклин был черным. Смотри: Bernice Baker Miracle. My sister Marilyn. 1994, p. 7. .

Англичане тоже исчезли. А меня из свежепокрашеного белого дома отправили в детский приют, выдали синее платье с белой блузкой и башмаки на толстой подошве. И еще долгое время, лежа в постели, я просто не могла ни о чем мечтать. У меня в ушах все время стоял ужасный грохот на лестнице, крики и хохот моей мамы, когда ее увозили из дома, который она пыталась для меня создать.

Я никогда не забуду тот белый дом и ту мебель. Спустя годы, когда я стала моделью и начала зарабатывать, я принялась искать рояль Фредерика Марча. Примерно через год я обнаружила его на каком-то аукционном складе и купила.

Он и сейчас стоит в моем доме в Голливуде. Он выкрашен в чудный белый цвет, в нем новые струны, и он звучит так прекрасно, как ни один рояль в мире».

В детстве одинокой девочки, лишенной любви и родительской заботы, произошло множество событий, наложивших глубокую печать на ее характер и всю ее недолгую жизнь. Норма Джин так вспоминала об этом в истории о «первом грехе»:

«Лучшим другом моей мамы была женщина по имени Грэйс. Почти всех, кого я знала, я звала „дядя“ или „тетя“, но тетя Грэйс была совсем особенной родственницей. Она стала и моим лучшим другом.

Тетя Грэйс работала в библиотеке на той же самой киностудии „Колумбия Пикчерс“, что и моя мама. Она первая погладила меня по волосам и по щеке. Это случилось, когда мне было восемь лет. Я и сегодня помню свое волнение при прикосновении ее доброй руки.