Василий Аксенов - Десятилетие клеветы: Радиодневник писателя

В Чарльстоне, как и во всем мире, усиливается туризм. Здесь сейчас бум. Все гостиницы, даже непритязательные мотели, заполнены. Как и все старинные города мира, этот тоже научился извлекать доход из своего возраста. Говорят, что летом здесь испепеляющая жара и удушающая влажность. В апреле, во время моего мини-драпа, воздух был прозрачен, а бризы свежи. Ближе к вечеру я отправлялся в старый город и начинал свои блуждания с рыночной площади, где на каждом углу сидят негритянки, продающие плетеные корзины. Отсюда начинают свои туры конные экипажи, возницы которых жестами и тембром голосов напоминают университетскую публику. Лошади тоже не уступают им в элегантности, под хвостом у каждой приторочен мешок, дабы не загрязнять исторические мостовые. Вы наталкиваетесь на пьяного продавца шляп и понимаете, что вам от него не уйти. Ну, дружище, говорит он, выбирай — белую с синей лентой или синюю с белой лентой. Помахивая какой-то шляпой, вы продолжаете свой путь, заглядывая в окна кафе. Большинство девушек-официанток представляются вам гугенотского происхождения, может быть, потому, что вы чувствуете себя в такой вечер как миллионы подобных вам по всему миру, немножечко мушкетером. Чем ближе вы подходите к Восточной Батарейной (название поистине севастопольское, не правда ли?), тем явственнее вы слышите шлепки волн о парапет. В старинных узких и очень высоких окнах особняков видны спиральные лестницы, столики красного дерева и портреты плантаторов в рамах. В проломах амбарной стены вы вдруг замечаете группу молодежи в шутовских колпаках, в плащах и мантильях — там, оказывается, разыгрывается под ритм рок-н-ролла «Сон в летнюю ночь». Ваше приключенческое настроение еще больше увеличивается после ужина прямо у стойки приморского бара, куда вам сверху из кухни любезнейший потомок пиратов приносит миску крабьего супа и дюжину больших креветок. Постарайтесь пронести ваше приключенческое настроение до гостиницы и вместе с ним благополучно нырнуть под одеяло. Возле гостиницы в освещенном пятне бензоколонки человек заправляет «кадиллак». Ему восемьдесят, он в военном мундире с наградами и в шотландской юбке до колен. Мне нравится Америка тем, что в ней довольно много чудаков. Пожалуй, не меньше, чем в России.

Все мы за истекшее десятилетие перекормлены юбилеями, а тут еще и суперюбилей приближается — семидесятилетие октябрьских событий в Петрограде; и все-таки, вот еще один юбилей — сорокалетие «Голоса Америки». Психологически солидное понятие юбилей, в котором как бы само собой разумеются внос тяжелого бархатного знамени и прикалывание к оному ордена Трудового Красного Знамени (так, очевидно, отмечает свой юбилей ведомство заглушек), плохо вяжется с извлекаемыми из эфира космически отдаленными голосами вашингтонцев, читающих сначала новости, а потом «новости в подробном изложении»; но тем не менее именно сорок лет назад начала работать эта радиостанция, сыгравшая чрезвычайно значительную роль в развитии современного мира. Пытаясь вспомнить, когда я первый раз услышал позывные «Голоса», я попадаю на заваленные снегом улицы Магадана 1948 года.

В те времена, когда я шестнадцатилетним мальчиком приехал туда к ссыльной матери, в Магадане оставалось еще много примет недавнего военного союза с Америкой. Улицы, например, расчищались от снега огромными машинами, каких «на материке», ни в Москве, ни в Казани, не видывали. Машина засасывала снег в большое жерло и выбрасывала его из устрашающей трубы в кузов самосвала, поднимая при этом тучи снежной пыли и оглашая мирные края ГУЛАГа свирепым американским воем. По основной колымской дороге, на север и обратно, двигались гигантские американские автопоезда «Даймонд». Скорость их не намного превышала скорость пешего этапа зеков, но зато они перевозили тяжелое оборудование для золотых и урановых рудников, чего зеки, при всем их горячем желании, сделать не могли. Это были гигантские остатки программы «ленд-лиза», на основе которого Соединенные Штаты снабдили Советский Союз немыслимым количеством техники, но в Магадане оставались еще и не столь объемистые, хотя гораздо более привлекательные заокеанские дары: в 1948 году тамошние магазины все еще торговали американским яичным порошком и свиной тушенкой «Спам». Словом, как ни странно, в этом городе, столице Колымского края, то есть центре пространной сети концлагерей, чувствовалась близость Америки, во всяком случае ее северной территории — Аляски. Кроме вохровцев, здесь было немало и мужественных людей, моряков и летчиков. Иные из них рассказывали, как они в военные годы летали на Аляску и, используя Магадан как основной перевалочный пункт, перегоняли в Советский Союз боевые самолеты, в частности знаменитые «аэрокобры», на одной из которых генерал Покрышкин заработал все свои три Золотые Звезды.

Старожилы Магадана шепотком рассказывали об одном уникальном эпизоде в советско-американских отношениях, который, насколько мне известно, не получил еще достаточного освещения в исторической литературе. Дело в том, что в самом разгаре войны, в 1943 году, вице-президент США Генри Эдгар Уоллес совершил путешествие через весь Советский Союз, с запада на восток, от Мурманска до Магадана. Несмотря на трудности военного времени, советские власти постарались продолжить и развить национальную традицию потемкинских деревень. В Казани, например, к приезду американцев — а вице-президента сопровождал большой отряд военных и журналистов — приказано было мыть мылом главную улицу. Вымытую дегтярным мылом Проломную (она же Бауманская) за ночь схватил мороз, и она превратилась в благоухающий дегтем каток. Поломано было немало ног, а вице-президента пришлось везти задами, через сугробы. Магадан поставил рекорд по раскидыванию чернухи. К приезду союзников там были спилены все сторожевые вышки и сняты лагерные заборы с колючей проволокой. Большинство зеков было отогнано в тайгу, но некоторых оставили в городе и приодели. Американцев приглашали заглянуть в общежития и посмотреть, как живут на Дальнем Севере советские люди, самоотверженные энтузиасты и землепроходцы. Одна женщина, известная в городе мастерица по вышиванию бисером, рассказывала нам с мамой, что и она, в то время настоящая зечка, была посажена изображать энтузиастку. Больше того — ей было поручено вышивание большого портрета Сталина. Ее работа была показана (или, может быть, даже подарена) мистеру Уоллесу, и тот восхитился — какое замечательное искусство и какое истинное доказательство любви к вождю! Уоллес был очень прогрессивным человеком, — а эта публика испокон веков начинает страдать при посещении Советского Союза резкими приступами миопии. Невероятно, однако, то, что ни один из сопровождавших вице-президента журналистов не заметил ничего особенного в маленьком городе на берегу Охотского моря.