Андрей Савельев - Война в 16. Из кадетов в «диверсанты»

— Как мины? Это же просёлочная дорога, тут кто-то другой же мог ехать, — спрашиваю я.

— Просёлочная дорога левее, а эта заброшенная, я вообще не знаю, как вы на неё забрели в темноте, — объяснил ополченец.

Опасность подорваться действительно была, так как у противотанковой мины чувствительность нажатия от 200 до 500 кг. А обычная легковушка, сами знаете, сколько весит.

Подошло ещё несколько бойцов, чтобы разгрузить вооружение. От них мы узнали, что высоту, на которой они находились, можно считать практически передовой, так как в 200 метрах каждый день наблюдается передвижение вражеской бронетехники, а также КамАЗов с пехотой. Видимо, укры присматривали, в том числе, юго-восточный участок для нападения. Ну, или собирались применить дополнительные силы для замыкания кольца вокруг Славянского гарнизона. Поэтому мы и привезли нашим бойцам дополнительное вооружение для усиления позиций.

Пообщавшись и выгрузив им СПГ с боеприпасами, мы поехали усиливать позиции Моторолы в посёлок. На въезде в Семёновку нас встретила машина с Шарниром, чтобы показать дорогу до нового расположения.

Я включил почти разряженную «гоупрошку» и записал шестиминутный ролик [197] Видео 67 — war16.ru/v67. :

— 4 июля 2014 года. Мы — Артист с Вандалом — перевозим тяжёлое вооружение на позиции. Возможно, будет наступление противника. Если, не дай Бог, где-то рядом по нам начнут стрелять, то мы взлетим на воздух сразу, и от нас не останется ничего. Потому что у нас очень много вооружения. Сдетонируют РПГ или ВОГи-17 от АГСа.

— Бой принять готовы, чтобы остановить противника. Держимся, — комментирует Артист.

— Нам ещё потом к Кроту ехать, забирать машину (имеется в виду наш сломанный уазик), потому что там разгрузка моя, — говорю я.

Разгрузку я почему-то с собой не взял, и нам с Артистом пришлось колесить по всем окрестностям Семёновского гарнизона с полупустыми автоматными магазинами. Но зато я был в бронежилете.

— На случай, если я когда-нибудь эту хронику посмотрю… Или мои потомки. А какие потомки, если у меня нет детей… Я сам ещё ребёнок, — делаю несложные умозаключения вслух я.

— В общем, госпиталь весь эвакуировался, раненых некому лечить, кроме нескольких гражданских врачей, которые в этой же больнице. Много тыловиков эвакуировалось, много, кто сбежал (имею в виду подразделение Минёра). Сегодня мы вывезли труп без головы и по возможности мы за них отомстим.

— Место, где мы едем, называется «передок».

— Непосредственный контакт с противником, — вклинивается в мой монолог Артист.

— Никакого контакта нет, кроме того что стреляют по нам, — поправляю я его. — Если они пойдут оттуда — тогда будет контакт.

— И у нас нечем их жечь, кроме тяжёлого вооружения, которое мы сейчас везём.

Пока мы ехали, дозорная машина немного заблудилась на улочках Семёновки. Оттуда вышел Шарнир, и мы с ним обсудили дальнейшее передвижение.

Проезжая дальше, мы вспомнили про аистов, которые свили гнездо на столбе:

— Здесь живут аисты. Их обстреливают постоянно, но они не улетают. Это хороший знак. Значит, мы победим. Как это будет, мы не знаем точно, но победа будет за нами в любом случае.

Дальше мы ехали какое-то время молча. Фары включать на передовой было категорически запрещено, поэтому я пристально всматривался в дорогу и корректировал, куда ехать Артисту.

— Ташкент на связи? — вдруг спросил Артист.

— Зачем он тебе?

— Чтобы приготовил кушать.

— Что он приготовит кушать, скажи мне?

— Яйца.

— Какие яйца. Будет он их сейчас готовить…

Тогда мы ещё не знали, что через несколько часов нам нужно будет стремительно покинуть наше прежнее местоположение. И мы не успеем поесть ни яйца, ни что-то другое.

Доехав до Моторолы и выгрузив ему оставшееся вооружение, мы направились с пустыми желудками домой к Ташкенту.

Но сделать это опять не смогли. По дороге на колбасный цех мы встретили «голосующую» Деда Мороза. Уже было около 21:30, темно и вокруг ни души. Она стояла с огромными сумками на трассе и ждала хотя бы одну попутку, которая бы довезла её в Славянск. За полчаса её ожиданий проезжали мимо только мы.

Когда мы остановились, она спросила, не едем ли мы в Славянск. А когда услышала ответ, что мы возвращаемся голодные домой, то немного застеснялась и сказала, что дождётся следующей машины. Но мы с Артистом не могли оставить эту смелую и добрую женщину одну ночью на дороге. Быстро погрузив её вещи в багажник, Артист в который раз помчался в Славянск.

— А ты тоже эвакуируешься? — спросил я Деда Мороза.

— Чего-о-о? Я? Я с сыном на передовой в Семёновке уже месяц сижу. А в город я за лекарствами еду, — обиженно сказала она.

Отважная гуманитарщица даже представить себе не могла, что в Семёновку она больше не вернётся и будет вынуждена из города выходить впопыхах со всеми.

На пути в Славянск мы сначала услышали, а потом увидели в районе заводов танк! Это был первый наш танк, который появился в Славянске. У нас даже появилась надежда, что к нам придёт подкрепление и мы будем дальше сражаться в Семёновке и защищать Славянск. Мы постоянно об этом между собой говорили. Думали о том, что находимся в плотном вражеском кольце, и если на нас попрут, то будет очень «жарко». Обсуждали любой расклад. Даже если укропы приблизятся на расстояние 10 метров и полезут в штыковую. Зная их «заячью» натуру, в это верилось, конечно, слабо, но всё же. Мы все отдавали себе отчёт в том, что можем погибнуть в любой момент. Особенно остро это чувствовал я и те, кто со мной периодически участвовал в эвакуации груза 300 и 200. Но парадокс заключался в том, что страх смерти уходил на задний план, когда ты ежедневно видел эту смерть, чувствовал её всем своим нутром — в обстрелах, свистящих пулях и осколках.

На войне я чувствовал близость с Богом, как никогда. Нет. Не так, как святые и великие молитвенники, а как человек, который чувствует, что сегодня-завтра умрёт. Я старался постоянно молиться. В уме, своими словами, но так искренне, как в мирной жизни не всегда удаётся. Молились почти все. Артист молился вместе со мной перед каждой поездкой на машине.

Но самое полезное, чему я научился на войне — не бросать слова на ветер. Следить за языком, значит: не болтать лишнего, не материться (хотя я и до войны не привык маты гнуть), не говорить всякие глупости, а больше по делу.

Оттого что каждый день я находился под обстрелами и ощущал запах смерти, у меня изменились ценности. Например, если бы до войны мне дали, или я заработал какую-то сумму денег, порадовался бы, потому что за деньги можно купить много полезного. А в Семёновке деньги ничем не отличались от туалетной бумаги. Их негде тратить. И копить смысла не было, так как, возможно, завтра тебя не станет, и деньги не понадобятся. Это касалось всего материального — того, чем так дорожат штатские.