Андрей Савельев - Война в 16. Из кадетов в «диверсанты»

Я не стал возражать, потому что знал — она всё равно туда пойдёт. Дед Мороз на самом деле удивительная женщина. Она сначала сына отправила служить в ополчение, а потом сама вступила в ряды. Стала возить из Донецка гуманитарку, не боясь нарваться на укроповский «шмон» на каком-то блокпосту неподалёку от Славянска. Продукты и вещи из Донецка она сразу везла не в Славянск на распределение, а адресно — на передовую. Чаще всего в Семёновку. И за то, что она сама приезжала, не боясь артобстрелов, её очень уважали. Когда она привозила продовольствие, то всегда издали кричала ребятам, что привезла им вкусненького. Её и прозвали Дедом Морозом за то, что она всем раздавала «подарки».

Дед Мороз

Наконец я добежал до блиндажа с курицами. Но Хрипатый (ополченец из нашего блиндажа) уже приготовил кашу с тушёнкой, поэтому деликатес решили оставить на потом. Чтобы куры не сдохли, мы соорудили им курятник из фанеры и шифера, где им вполне хватало места ещё день-два побегать.

На следующее утро Святогор первым делом пошёл в курятник. Он собирался сварить куриный бульончик. Но к превеликому своему удивлению в заграждении он обнаружил только двух птичек. Тогда он поднял «всеобщую тревогу», шутя, конечно, и доложил личному составу, что ночью был произведён побег.

— Попахивает дезертирством, — сказал я.

Решено было искать пропажу всем составом нашего блиндажа. Но курица убежала недалеко, она ходила рядом с нашими окопами в кустах и что-то клевала. Я её увидел первым, попытался словить. Но куда там… А ловить курицу по всему перекрёстку с прямой танковой наводкой как-то не хотелось, поэтому я принял решение за «попытку к бегству» открыть огонь на поражение по «дезертиру». Подкравшись поближе, я достал ПМ и нацелил курице прямо в голову. Выстрел — есть попадание. Её даже не пришлось никаким топором рубить, она умерла безболезненно, практически сразу.

Ребята общипали курицу и поставили котёл на костёр. В этот раз готовкой занимался я, Хрипатый и Вано (ополченец из нашего блиндажа). Огонь мы разожгли рядом с окопом, чтобы в случае обстрела сразу туда нырнуть. Солнце в этот день сильно жарило, поэтому мы разделись до футболок, а броники повесили на забор сушиться.

Мы беззаботно занимались готовкой, как внезапно раздался танковый выстрел — и сразу разрыв. Снаряд упал в нескольких метрах от нас. В этот момент я сидел на маленькой табуреточке возле костра и помешивал почти приготовившийся супчик. По отношению к Вано, который сидел на ступеньках окопа и чистил автомат, и Хрипатого, стоящего в этом окопе хоть и в полный рост, я находился выше их всех. После выстрела я даже не сразу успел упасть, так как взрывной волной меня буквально снесло с табуретки и повалило на землю.

Когда я поднял голову, то увидел, как Хрипатый, всё так же стоя в окопе, внимательно осматривает свою окровавленную руку, а Вано в том же положении на земляных ступеньках стонет от боли.

Я подбежал к Хрипатому и сначала стал заматывать ему руку бинтом, но потом увидел, что у него ниже живота вся одежда в темной крови. Оказывается, он этого даже не заметил. Быстро перемотав правую руку, я поднял его китель и увидел небольшую дырочку внизу живота, где примерно находится мочевой пузырь. К тому моменту из блиндажа выбежали остальные, и я оставил перематывание живота Хрипатого на них, а сам подбежал к стонущему Вано. Манипуляции с ранами Хрипатого после взрыва длились меньше минуты.

Вано сидел скрюченным у входа в окоп и громко стонал. Я оббежал его сначала спереди и увидел стекающую кровь в районе живота. Мне тогда показалось, что он именно туда был ранен, но на вопрос: где болит? Вано процедил сквозь зубы — спина!

— Я не могу ни согнуться, ни разогнуться! — запомнились мне тогда слова Вано.

Разрезать ему китель пришлось одноразовым скальпелем из моей аптечки, так как он был острее любого ножа. Когда я добрался до голой спины, то увидел две продольные большие ямы по правую и левую сторону позвоночника. Оба осколка прошли по касательной и оторвали от спины приличные куски мяса. Но Вано повезло, что в момент выстрела, он успел пригнуть голову, и осколок, задев только спину, пролетел дальше.

Я достал несколько бинтов и упаковок с марлевыми стерильными салфетками. Бинтовать без тампонады не имело смысла, так как ранение получилось очень глубокое. Поэтому я сначала напихал в раневые отверстия марлевых салфеток, а потом уже обмотал через грудь бинтом спину. И про себя подумал, что второе везение состояло в том, что осколок не задел позвоночник, а только повредил мягкие ткани.

Когда мы закончили с перевязками ребят, я вколол им свой стандартный набор: «антишок», «Этамзилат» и «Дексаметазон».

Начался мощный артобстрел, но уже без участия танка. Видимо, танкист тогда увидел, как мы сидели у костра, поэтому стрельнул не просто «в ту сторону», как у них обычно бывает, а старался попасть по адресу.

Я крикнул Артисту, чтобы заводил «газель». Он вышел из блиндажа и, пригнувшись, побежал к машине. Нужно было максимально быстро эвакуировать трёхсотых, потому что укровская артиллерия отдыхать не собиралась.

Когда я услышал заведённый мотор, сказал остальным ополченцам, чтобы помогали выбраться из окопа раненым и грузили их в автомобиль. Пока мы бежали, пришлось несколько раз лечь на землю, чтобы из двух трёхсотых не получилось четыре. Как только все погрузились, Артист тронулся, но мина, упавшая на дорогу в сторону Славянска, заставила его остановиться. Ехать в город через обстреливаемый перекрёсток было опасно, поэтому я решил везти трёхсотых в Николаевку, которая находилась в противоположной стороне. В таком случае не нужно проезжать трассу Харьков — Ростов.

Артист согласился и развернул машину в противоположную сторону.

Мы удалились от Семёновки и спокойно выдохнули — обстрелы позади. Вано и Хрипатый ехали полулёжа, тихо постанывая. Оба были в сознании. Я понял, что от меня больше ничего не зависит и можно 15 минут спокойно посидеть до николаевской больницы. И вот тогда я заметил, что у меня трясутся руки. Со мной это было впервые. Я держал их перед собой и смотрел на красные от крови ладони в кожаных перчатках. Я повернул голову к Вано, потом посмотрел на Хрипатого и подумал: меня ведь должно было ранить, а не их. Они находились слева и справа от меня в момент взрыва и намного ниже. Но почему-то ни один осколок в меня не попал. По всем физическим законам разлёта осколков меня должно было изрешетить, а я отделался только падением со стула.

Раненого Хрипатого и Вано мы благополучно отвезли в Николаевку. Оказалось, что Хрипатому осколок, проколов насквозь предплечье, попал в лобок и чудом не пробил мочевой пузырь. А у Вано повреждены только мягкие ткани спины. Все они через некоторое время вылечились и вернулись в строй. А я, когда вернулся из Николаевки, снял свой броник с забора, где он сушился, и обнаружил, что вся его внутренняя кевларовая сторона изрешечена осколками.