Иван Лыков - В грозный час

Как ни сопротивлялись гитлеровцы, вокруг них в районе Корсунь-Шевченковского все туже сжималось кольцо наших войск. Уже освобождены города Шпола, Смена, Звенигород. Мы приближались к Умани. Вот здесь-то и выпал на долю нашего полка самый черный день…

Есть в тех местах небольшая деревня Поповка. На подступах к ней по всхолмленной равнине проходила оборона противника. Из разведданных нам было известно, что подготовлена она основательно, поэтому командование корпуса решило отказаться от атаки с ходу.

Утром 5 марта шквал огня обрушился на позиции противника. Мощная артиллерийская подготовка продолжалась более часа. Участвовали в ней наряду с «катюшами» и «андрюшами» наши самоходки. Они вели огонь по заранее выявленным огневым точкам врага. Но, странное дело, ни одна из них почему-то даже не огрызнулась.

Мы, к сожалению, не придали тогда этому обстоятельству особого значения. Больше того, даже радовались, что сумели так надежно подавить вражеские огневые точки.

Вот артиллеристы перенесли огонь в глубину обороны противника. В атаку двинулись танки, самоходки, пехота. И снова та же странность: мы приближаемся к противнику, а он молчит. Что-то здесь не так.

Спустя минут десять все выяснилось: гитлеровцев в траншеях не оказалось. Они, видимо, заранее предугадали нашу артподготовку и ночью покинули позиции, оставив лишь небольшой заслон. Так что наш огневой шквал прошелся по пустому месту.

Не успели мы еще по-настоящему разобраться в ситуации, как по нашим боевым порядкам откуда-то из глубины был нанесен сильный артиллерийский контрудар. Он был нацелен как раз на тот участок, который еще вчера вечером занимал противник. Значит, нужно как можно скорее проскочить его. Именно такую команду генерал Кириченко и дал командирам частей.

Часть танков, самоходок и пехоты успела миновать всхолмленную равнину и выйти к окраине деревни. А вот основные наши силы остались под мощным огнем противника. Вскоре загорелась одна самоходка, потом вторая… Задымило и несколько тридцатьчетверок.

Словом, к 11 часам наше наступление окончательно застопорилось. Вместе с заместителем командира полка майором Бондаренко и моим ординарцем Ворожцовым бежим на наш командный пункт, который расположился в погребе, рядом с крайним домом деревни. В это время тяжелая артиллерия противника произвела очередной огневой налет.

Впереди меня бежал Ворожцов, сзади — Бондаренко, самый старший из нас по возрасту. Не успели мы преодолеть и двухсот метров, как рядом что-то гулко ухнуло, и сильный обжигающий удар по шейным позвонкам свалил меня на землю.

Ко мне подбежал Ворожцов. Наклонившись, спросил встревоженно:

— Что с вами, товарищ майор?!

Ответить не могу: язык не повинуется. Все тело ломит. Наконец чуть-чуть отпустило. Показываю Ворожцову на затылок. Он помогает мне приподняться, шарит руками за воротником полушубка. Через минуту извлекает оттуда еще горячий осколок снаряда. Шутит невесело:

— «Подарочек» вам фашист прислал, товарищ майор. Хорошо хоть, что только полушубок да меховой жилет пробил. От него контузия у вас.

Вот уж действительно повезло так повезло! Правда, с месяц пришлось ходить не поворачивая головы. Потом боль затихла. И лишь спустя тридцать с лишним лет я вновь почувствовал ее в том месте, куда ударил осколок. Тогда-то врачи и установили давнюю травму шейных позвонков…

Но в тот момент мне было не до боли.

— Где Бондаренко? Что с ним? — спрашиваю Ворожцова.

Ординарец закусывает нижнюю губу, молчит. Наконец хмуро, едва сдерживая слезы, говорит:

— Прямое попадание… Тяжелым снарядом… Разнесло на куски.

Спустя полчаса с помощью Ворожцова добрался до командного пункта. Там кроме Лунева были начальник штаба капитан Шныркевич и два майора, проходившие у нас стажировку.

— А где Бондаренко? — сразу же с тревогой подступил ко мне Лунев.

Мы знали, что Бондаренко был, пожалуй, самым близким другом нашего командира полка. Мне не хотелось первым сообщать ему горестную весть. Но Лунев, уловив в моем молчании неладное, уже перевел взгляд на стоявшего рядом ординарца.

— Убили… — чуть слышно выдавил из себя Ворожцов.

— Как убили?! Где?! — вскрикнул Лунев, и на лице его вспыхнули красные пятна.

Мы рассказали все, как было. Командир полка, обхватив голову руками, грузно сел. Минут пять не произносил ни слова. Наконец поднялся, обратился к капитану Шныркевичу:

— Позаботьтесь об останках Бондаренко. Доставьте сюда, на КП.

Он подошел к карте, разложенной на поставленной на «попа» бочке, подозвал нас к себе. Вместе стали обсуждать сложившееся положение.

— От такого удара увернулись, гады! — глухо произнес Лунев, имея в виду нашу утреннюю артподготовку. — Но ничего, мы их достанем.

Снова задумался. Но вот, словно очнувшись, вскинул голову, прислушался. Сказал:

— Кажется, стрельба прекратилась.

Обстрел действительно кончился. И не успели мы рта раскрыть, чтобы обговорить с командиром план дальнейших действий, как Лунев стремительно вышел, вскочил в «виллис» и понесся к самоходкам.

— Лично в бой их решил повести. За друга отомстить, — понимающе сказал начальник штаба.

Минут через двадцать затрещал телефон. В трубке — голос комкора.

— Почему ваши самоходчики отходят? — грозно спросил Кириченко. — Кто дал приказ?

— Они не отходят, товарищ генерал, а сосредоточиваются для очередной атаки, — отвечаю я. — Туда только что уехал командир полка…

— А что, у него подчиненных командиров нет?! — перебивает меня Кириченко. — Почему Луневу не сидится на КП? Ну-ка, замполит, разберитесь во всем побыстрее и доложите мне.

С начальником штаба поднимаемся из погреба. Видим, как к КП полным ходом идет самоходка. Едва она остановилась, как лейтенант Жуковский, стоявший в открытом верхнем люке, крикнул:

— Командира убило!

Поднимаемся на самоходку и видим лежащего на броне Лунева. Голова его пробита разрывной пулей снайпера, лицо залито кровью.

Горло перехватывает спазма. В мыслях мелькает горестное: «Да что же это за день сегодня такой! Сначала Бондаренко, теперь вот Лунева…»

Но делать нечего, нужно докладывать о случившемся комкору. Звоню в штаб.

— Да-а, утрата большая, — необычно растягивая слова, говорит на том конце провода Кириченко. Тяжело вздохнув, продолжает: — Из-за своей горячности погиб. Не сиделось ему на КП. А командиром он был толковым. Да и Бондаренко тоже…

В трубке на какое-то время установилась тишина. Я мысленно представил себе, как генерал сидит, склонившись в молчании, скорбя о гибели своих подчиненных. Но тут снова раздался его голос:

— Вот что, Лыков, командуйте пока полком, а там посмотрим.