Ехезкель Котик - Мои воспоминания. Часть 2

Я, однако, деда не слушал - пусть говорит, сколько хочет. А я поеду в Киев. Большой город, много людей, есть, с кем поговорить, поспорить, побеседовать о высоких материях. Кошелево - не для меня.

Дед уехал огорчённый, а я кончал со своим деревенским хозяйством. Когда было всё продано, отправил свою семью в Кобрин, где жена с детьми переждут, пока я устроюсь, и один поехал в Киев.

В Киев я прибыл в пятницу утром и с удовольствием встретился со свояком, который держал на берегу Днепра постоялый двор. Приехав к нему, я тут же заметил, что вид у него не очень весёлый. Совсем не то радостное выражение лица, что было в Кошелеве. И когда я спросил, откуда такая перемена, то получил ответ, что зимой обанкротился Вайнштейн на шесть с половиной миллионов рублей, а так как это банкротство перевернуло весь Киев, то кого только этот Вайнштейн не затронул! Кроме больших банков, он частных лиц разорил больше, чем на три миллиона.

Мой свояк в этом море банкротства утопил три тысячи рублей наличными. И потерял на этом дела, приносившие ему до пяти тысяч рублей в год. Теперь, уже, когда я приехал в Киев, все дела, слава Богу, в земле, а торговля в Киеве - в развалинах, у свояка не осталось никаких дел, кроме постоялого двора. Жить с одного этого - трудно, в особенности, привыкнув к широкой жизни.

При моих-то надежах - хорошенькое добро пожаловать! Самое подходящее время, чтобы приехать в Киев! Явился, вот он - я! Киев меня ждёт.

Кошелево поменяли на большой город. Вот тебе Киев. И тут же, в одну минуту, я впал в ужасное отчаяние, в тоску, точно, как зрячий человек, внезапно ослепший. Что я наделал? Как это я взял и бросил на ветер солидное хозяйство!? Как я продержусь? С чего буду жить теперь с женой и детьми? И вообще - как я, деревенский еврей, явился искать, чем заняться в большой, шумный город? Кому я здесь нужен? Кто меня здесь ждёт? Кто меня, эдакое сокровище - здесь схватит?

Отчаяние моё, как видно, зашло так далеко, что было замечено домашними, и мой свояк за меня взялся.

"Прежде всего, - сказал он, - будь мужчиной. От киевского банкрота ты ведь не пострадал. Так чего ты отчаиваешься? Может, тебе Господь как раз в Киеве поможет?"

И вечером он меня, чтобы развеселить, повёз в штибль карлинских хасидов. В штибле таки было весело, и отчаяние моё прошло. Еврейчики прихлопывали в ладоши, притопывали ногами и радостно встречали шабат. Я уже отвык от такого шума. И мне казалось, что стены тоже прихлопывают и поют "давайте радоваться".

Я перестал грустить. Дома мы со свояком весело спели "шалом алейхем", а за столом расселись компанией евреев в двадцать персон, среди которых находились крупные купцы, богатые лавочники, известные маклеры и т.п.

За столом - светло, горят свечи, на белых тарелках - прекрасные куски рыбы, читают кидуш, садятся есть и идёт долгая беседа.

Но о чём говорят? О, мой Бог, - об облаве!

Полиция хватает евреев! Прямо-таки хватает!

Что значит - хватает?

До сих пор я знал, что евреи бедствуют, страдают, несут на себе тяжкое, горькое бремя, но что евреев также и хватают - этого я совершенно не знал. У меня аж пот на лбу выступил. Полиция хватает евреев. Прямо-таки хватает!

"Вы не знаете, что значит, когда хватают? - обратился ко мне один еврей, заметив, как видно, что дело это для меня новое. - В прошлом году здесь, прямо посреди Кол-нидре, схватили целую синагогу евреев. Понимаете? Синагогу евреев".

"Значит - еврей не имеет права здесь жить, должен прятаться?" - спросил я неуверенно и как-то глупо, чувствуя при этом, как меня пробрало до костей.

"А вы что думали? Конечно, он должен прятаться".

Тут я совсем приуныл. И мне подумалось, что свояк меня сделал несчастным, просто без ножа зарезал. Что же он мне в Кошелеве не сказал, что в Киеве хватают евреев? Я бы сюда не приехал за миллионы, за миллиарды. Хватают евреев!!!

В голову мне лезли самые ужасные мысли.

"Зачем ты меня сюда притащил?" - спросил я как-то с горечью свояка.

"Ша, не бойся, - растерялся свояк,- мы заплатили приставу, он уже своё получил и не цепляется. У нас не хватают. А если и бывает у нас облава, то назавтра отпускают, так как пристав своё получил. Прямо в руку".

Потом я заметил, что люди надо мной попросту смеются.

"Чего ты так боишься? - обратился ко мне как-то один гость,- ты ведь еврей, а еврей должен быть привычен к таким вещам".

И тут мне кое-кто из них рассказал, что они уже не раз попадались, не раз ночевали в тюрьме - и, слава Богу, живы. Ничего - до мессии ещё далеко. А пока приходится иной раз переночевать в тюрьме и платить деньги.

Собравшиеся запели, как если бы находились в Иерусалиме. Я стиснул зубы и решил: будь что будет.

Очевидно, однако, что в Киев со мной явилось не одно моё собственное злосчастье, а многие миллионы. И Киев долго не ждал и позволил мне вскоре вкусить все удовольствия облавы.

Ровно в одиннадцать, прямо посреди цимеса, который как раз оказался очень удачным, послышался громкий звонок. Звонили уверенной рукой, как гость не звонит, и все с помертвелыми лицами вскочили с мест.

"Облава!" - приглушённо вырвалось у кого-то.

Евреи, которые до того так смело говорили об облавах, тут, посреди цимеса, растерялись. Свояченица моя, очень деловая женщина, схватила меня за руку и зашептала:

"Пойдём скорей. Облава. Я тебя спрячу".

Бежит и тянет меня за руку. И все бегут - богачи, уважаемые евреи, маклеры, купцы. Настоящее паническое бегство. Как видно, в тюрьме не так легко сидеть, как они говорили.

Свояченица влетела со мной в спальню. Подвела к кровати и велела под неё влезть:

"Лезь, лезь, не стесняйся".

Представительные евреи, однако, оказались проворнее меня. Они уже все лежали под кроватями. И - я тоже полез. Лёжа там, я слышал тяжёлое сопенье лежащих под соседними кроватями. Слышал также, как стучат их сердца. И только я один - наоборот: боялся не так уж сильно. У меня для этого как-то не было времени.

Странная картина. Лежат под кроватями евреи с красивыми бородами, отцы семейств, почтенные купцы и сопят, как гуси, когда хотят пить.

Навострив как следует уши, слышу, как полиция ходит тяжёлым шагом по тем комнатам и говорит грубыми голосами.

Ищут, думаю я, и, возможно, найдут. Вытащат из-под кровати компанию почтенных евреев.

На этот раз, однако, облава закончилась совсем легко, поскольку проводил её "хороший" пристав. При этом он был один. Но так как кого-то он должен был схватить, то для вида решил схватить спрятанного свояченицей бедного еврея. Возможно, что этот еврей специально нанимался для такой роли.

После их ухода мы вылезли из-под кроватей. Выглядели очень красиво - с грязными носами, с паутиной и пятнами пыли на субботней одежде.

Тут на меня напал страх, и я без стеснения в голос расплакался. Я понимал, что слёзы эти - лишние, глупые. И облава - не страшная вещь, и плакать еврей не должен, тем более, в голос. Наверное, это выглядело противно и глупо. Думаю, что моя свояченица, увидев мои слёзы, ещё больше пожалела, что я приехал. Всю ночь они со мной возились. Я никак не мог успокоиться. Свояк применил все средства, но они не помогали. И такое состояние у меня продолжалось до утра. Я не мог ничего ни есть, ни пить, а сердце что-то грызло и грызло.