Ехезкель Котик - Мои воспоминания. Часть 2

Прежде всего раввин меня спросил:

"Каким образом вы приходитесь роднёй реб Хаиму?"

Я ему это объяснил, заодно представив весь свой ихус, начиная с реб Хаима Воложинера.

"Но почему вы не пришли ко мне сразу?" - покачал он головой с упрёком. - Я бы вам наверное достал у здешнего место. Вы же, в некотором роде, потомок самих гаонов и праведников. Но теперь, боюсь, Хаим Берлин вам повредил".

Я молчал, чувствуя, как по всему телу продирает холод и боль одновременно.

"Ну, ладно, - сказал он вполне добродушно, - заходите, покажитесь людям, поет, что-то подвернётся".

Выхода у меня не было, и я стал часто навещать хасидского ребе. В его доме было ещё больше хасидов, чем в доме реб Хаима Берлина - миснагидов. Разница была только в том, что миснагиды у Хаима Берлина сидели и стояли в большом порядке. Каждый знал своё место, и когда двое говорили, третий не вторгался. Здесь же, у хасидского ребе, на это не смотрели. Беседовали группами и все вместе, один кричал на другого, другой, опять же, захватывал место третьего, и т.д. Ни богатого, ни бедного, ни старого, ни молодого - все равны, и в доме - весёлая суета.

Естественно, что раввин меня пригласил молиться в свой штибль - ещё одним хасидом больше. Я и это сделал. Молились в штибле очень оживлённо, очень шумно, не хватало только реб Исроэля. Отовсюду - душевные напевы, все болтают, скачут, танцуют, толкаются, смеются и пьют, как бывало в Каменце. И веселье это - не что-то, Боже сохрани, деланное, хасиду таки действительно весело. Бог велик и Его мир - велик, и всё может приносить радость.

И не зря бывает среди хасидов какое-то странное добродушие и самоуспокоенность, словно не было никогда никакого еврейского вопроса и нет галута. Но это, возможно, слишком высокая, слишком большая тема. Я скажу проще: словно не было никакой жены и детей.

И как у себя дома, так и в штибле или в ресторане, или с хасидским раввином - чувствует себя человек как бы в Иерусалиме. Явится околодочный - на тебе в руку, и ладно. Иди и оставь нас в покое.

Могу поклясться, что кучка хасидов, которые весело толклись в доме у хасидского раввина, знать не знали о еврейских бедствиях и ограничениях, насылаемых на них сверху. Я никогда не слышал, чтоб кто-то говорил на эти темы, как часто бывало у миснагидов. А говорят об одном: Бог велик, и мир его велик, и всё как-то обойдётся.

Зато у реб Хаима Берлина говорили с горечью о политике, о чиновниках, полиции и о паспортах, об ограничениях и о антиеврейских мерах, о галуте и т.д. и т.п. вещах. И мрачные миснагиды ещё мрачнее шевелили бровями.

Когда бы не моё плохое настроение, я бы у хасидского раввина пришёл в себя. От одного веселья чувствуешь себя гигантом. Суббота там была - источник веселья. Веселье начиналось в пятницу вечером.

Приходит в пятницу вечером к раввину масса хасидов и до двенадцати, до часу ночи "правят стол". Раввин говорит на темы Торы на хасидский лад: глаза широко открыты, руки простёрты над столом, бородка танцует. Послушав Тору, поют хасидские напевы. Он кончил, хасиды - поют. После - угощаются.

И так в субботу продолжается целый день. Молятся у раввина, в субботу вечером пения ещё больше. Тарахтит каждое горло. А если кто-то заленится и замолчит - похлопают по плечам:

"Ну, что ты - Зелиг или Меир - тут молчишь? Пой!"

И тот поёт.

Я очень стал приближен к хасидскому раввину и часто его навещал. Он держал меня за маскиля и старался говорить со мной об интересующих меня вещах.

Должности он, однако, для меня никакой не достал, и мне кажется, что в глубине души реб Хаим больше был озабочен моим положением, чем он. Реб Хаим должен был также больше понимать, как тяжко человеку терпеть нужду, чем хасидский раввин. Он также не имел никаких побочных целей.

Тот - хасидский раввин - приблизил меня к себе, желая купить душу - то есть, сделать из меня хасида - чтоб ещё одним стало больше в хасидском обществе.

И ещё интересный факт. Реб Хаим знал, что я сижу день и ночь у хасидского раввина, с которым он был на ножах - как говорят в Литве. В доме у реб Хаима звали хасидского раввина "конокрад", а у хасидского раввина - с другой стороны - звали реб Хаима "злодей". И всё-таки реб Хаим не был против моих визитов к хасидскому раввину: а вдруг мне там помогут?

Вдруг я там себе добьюсь места?

С каждым днём я всё больше видел, что моё пребывание в Москве не стоит понюшки табака. Искать между двумя раввинами себе дела! Нашёл подходящую позицию! Я себя почувствовал как-то совсем лишним на этом свете - будто выставленным за дверь - и уехал обратно в Киев.

Снова в Киеве. – Реб Лейб Шапиро. – Вино. – Заработок. – Пьяная ночь. – Манифест. – Киевская благотворительность. – Реб Хирш Эпштейн.– Мандельштам.

И вот я опять в Киеве. С теми же старыми друзьями и знакомыми - учёными, бездельниками, казуистами, купцами, продавцами, безработными молодыми людьми, нищими и т.д., и т.п.

Какое-то время голова отдыхает от забот. Смеёшься, болтаешь, рассказываешь новости. Но постепенно начинаешь думать о заработке. Я беспокоюсь и другие беспокоются обо мне - чтоб не пришлось мне, не дай Бог, снова лететь куда-то из Киева в поисках хлеба. Решено: сосредоточиться на одном месте, изведать вкус жизни, как все мои друзья.

Пришёл в голову Лейбу Шапиро (мы уже с помирились - мог ли этот человек долго сердиться!), который всегда обо мне заботился, такой план: меламед раввина, например, готовит вино из изюма, на что не требуется разрешения или патента. Может ведь еврей делать вино для киддуша. Меламед меня научит, как его готовить, а товарищи окажут "протекцию". И у меня будет, более или менее, с чего жить.

Я согласился: другого выхода так и так не было. Стали делать из изюма вино. Я закупил все приборы, необходимые для "завода", а также и пуд изюма, пришёл меламед и начал меня "обучать". Как умный еврей он с этим быстро справился, и я научился.

Первая порция вина получилась "очень удачно". Мы его тут же распродали среди добрых друзей и, приготовив на следующий раз десять пудов изюмного вина, стали ждать Пурима и Песах. В процессе работы я то и дело подзывал меламеда, и тот на месте решал встречающиеся в крупном производстве вопросы.

Во второй раз вино получилось также очень удачным. Я его разделил на крепкое и слабое, получше и похуже. Высшим сортом было "настоящее шампанское". Шло нарасхват.

Недостатка в деньгах у меня уже не было - дорогие братья помогали. Поскольку вино удалось, они меня просто забросали огромными беспроцентными ссудами в сотни рублей - лишь бы работал мой "завод".

И я стал зарабатывать. Дело пошло! Стало веселее, появился доход. Я забыл все свои скитания. Раз есть доход, думал я, мы спасены. И однажды, ясным раним утром идём по улице и читаем на всех столбах и перекрёстках манифест.