Ехезкель Котик - Мои воспоминания. Часть 2

Чтобы лучше его познакомить с делом и чтобы о нём не знал Гнодман, Фрид его посадил подальше - где-то на двенадцатой дистанции. Поручил небольшой кусок работы - построить вокзальчик за десять тысяч рублей. И этот небольшой кусок работы был предусмотрительно изъят Фридом из полномочия жлоба и полностью передан в распоряжение нового управляющего. Кстати, взят он был на пробу.

Все мы, посвящённые в тайну - в то, что высокий человек должен рано или поздно занять должность Гнодмана - очень радовались, готовясь устроить бал в тот день, когда он сбросит нашего врага.

Но, на нашу беду, хитрый Гнодман сразу понял, что высокий еврей с большой бородой не просто приказчик, а его конкурент. Естественно, что он страшно разъярился, и нам доставалось ещё больше прежнего.

Фактически, он не нуждался в должности. У него уже было своих денег что-то вроде тридцати-сорока тысяч рублей, он сам мог брать подряды. Но он, очевидно, просто любил кричать, командовать, мучить, и не хотелось себя этого лишать. И он ещё больше мучил людей. Но мы с большим трепетом ждали, что скоро тот кончит свой испытательный срок и прогонит негодяя.

Но как же мы были поражены, узнав, что работа нового управляющего - вокзальчик - не была принята - инженер её счёл плохой. Для нас это был ужасный удар, а для Фрида - ещё больше.

Для него шла речь не о десяти тысячах рублей, а о позоре от того, что его подряд был плохо выполнен, не принят.

На Фрида это произвело очень тяжкое впечатление. Конечно, он решил рассчитать управляющего, заплатив ему, в соответствии с контрактом, за три года восемнадцать тысяч рублей, по шесть тысяч в год.

В Харьков приехал очень расстроенный начальник проекта. Он считал, что управляющему кто-то подставил подножку, но не знал, кто именно.

На это ему Фрид горько заметил:

"Настоящий человек таких вещей не боится".

Но ему таки подставил подножку милый Гнодман, стремившийся от него избавиться. Такой пустяк, как подножка для Гнодмана был просто раз плюнуть: донести, оговорить - и готово.

Высокий еврей с чёрной бородой получил расчётные деньги и уехал, а Гнодман остался дальше на всех нас ездить, и власть его, к нашей общей боли и досаде, усилилась ещё больше.

После такого конца, я опять пришёл к своей старой мысли: надо ехать.

Тут я больше не могу оставаться. И я им не подхожу, и они - мне.

Я поговорил с Фридом. Он со мной согласился и посоветовал ехать в Москву. Тамошний раввин, реб Хаим Берлин, - наша родня, он ему напишет письмо и попросит, чтобы он меня пристроил к тамошним богачам. Раввин там пользуется авторитетом. Он мне также даст письмо к своему хорошему другу, крупному сахарозаводчику, и тот мне тоже поможет.

В пути. – Москва.– Евреи, как в Иерусалиме. – В бет-мидраше. – У раввина.– Что делать? – Корчма, аренда, полевая работа, работа меламеда, торговля в магазине. – Раввин и ребе.– Хасиды в Москве. – Пой!!!– Мои заботы. – Еду домой.

Снова в пути... Москва.

Адьё, Харьков, с "милым" Гнодманом, с печными дверцами, с Фридом, с подрядами и со всем прочим, впереди Москва, нечто новое.

В воображении моём Москва вставала как кацапский город, где евреев ещё придётся поискать, как иголку в стоге сена. Но, слава Богу, это было не так. Приехав в Москву, я аккурат в Зарядье наткнулся на стоящего у ворот, через которые мне надо было пройти, еврея в долгополой капоте, расположившегося там с таким комфортом, как у отца родного в винограднике.

В меблированных комнатах, куда я приехал, крутились евреи, как из черты оседлости - с длинными пейсами, густыми бровями, горбатыми носами и горящими глазами, вполне уютно беседующие о коробочном сборе, о раввинах и о городских проблемах и т.д, и т.п.

Евреев - чтоб не сглазить - в изобилии, во дворе - бет-мидраш, молятся по шесть миньянов в день. С семи утра и до двенадцати молятся, после молитвы - занимаются, слышится сладостный напев Гемары - настоящий Иерусалим.

И в хасидах тоже нет недостатка. Есть хасидский штибль. Я вхожу - евреи как следует выпивают и поют хасидские песни.

Ресторан, где я обедаю, набит евреями из разных мест - хасидами и миснагидами. Весело и уютно. Евреи говорят и едят, едят и говорят, задымленный воздух пахнет еврейской едой, еврейским жареньем, - и бороды, бороды, бороды.

Особенно хорошо прийти в бет-мидраш вечером и видеть, как учатся. Удовольствие смотреть. В городе высятся десятки церквей, а тут - сидят евреи и читают высоко, в голос - точно, как в новом бет-мидраше в Каменце.

Вечером я пришёл к раввину Хаиму Берлину. У него также полно евреев. Тут - торговцы, пришедшие на религиозный суд, и другие евреи - гости из разных мест. Приезжая Москву, они приходят и к раввину. Я переждал всех гостей и передал раввину письмо Фрида.

Он позвал жену и представил меня как своего родственника. Приняли меня очень хорошо, но сразу стало ясно, что его советы в области коммерции мало чем могут мне пригодиться. Что раввин понимает в коммерции? И какой торговец последует его деловому совету!

Единственное, что мне осталось, это сходить с письмом Фрида в контору сахарного завода.

Но таково было моё везение, что, придя туда, я услышал, что хозяин уехал.

Там-таки действительно находились кое-какие торговцы, нуждающиеся в людях, но, услышав слова раввина, что я - способный молодой человек, уже сочли, что это - большой недостаток.

Мне стало очень, очень кисло на сердце. Хотелось кусать пальцы.

Что будет?

Сначала я учился быть корчмарём, арендатором, потом, чего-то уже добившись, я это бросил и стал учиться полевым работам. Освоив сельское хозяйство, сбежал из леса в большой город Киев и занялся бакалеей. Достигнув успеха в бакалее, уехал в Харьков и стал учиться железнодорожным подрядам и ремонтам, с Гнодманом и со всеми бедами в мире. И вот теперь. Что будет со мной теперь?

Понятно, что с каждым днём моё положение становилось всё труднее. Я уже жалел, что бросил Харьков. Там у меня была под ногами какая-то почва. Здесь я вишу между чужим небом и чужой землёй.

Добрые приятели уговорили меня познакомиться с хасидским ребе, который с реб Хаимом Берлиным - как вода с огнём. Хасидкий ребе имеет вокруг себя большой круг хасидов - богачей, крупных купцов, богатых хозяев.

"Не вредно нанести ему визит и упомянуть в разговоре, что вы с реб Хаимом Берлиным - родня, что ты скитаешься по Москве и ищешь работу, но он, реб Хаим, не может тебе ничем помочь. Не поможет ли тебе чем-то ребе? И намекни ему, что отец твой - пылкий хасид. То есть, попросту подольстись к хасидскому ребе.

Ладно, что делать - я и это попробовал. Пошёл к хасидскому ребе, представился родственником реб Хаима Берлина, приехавшим сюда в поисках места или какого-то дела, сказал, что реб Хаим Берлин, на которого я очень рассчитывал, мало чем может мне помочь. Поэтому добрые люди мне посоветовали познакомиться с вами и просить содействия.