Ехезкель Котик - Мои Воспоминания. Часть 1

Особенно его заботила судьба сирот. Он следил, чтобы их не обижали мачехи, а особенно зловредных приказывал посадить, а после освобождения не пускать в бет-ха-мидраш. Это действовало: мачеха приходила с плачем, клялась быть добрее к детям, которые её прощали, и наступал мир.

Он был учёный еврей и каждый день прочитывал дома лист Гемары. Мидраш мог цитировать наизусть, а в начале каждого месяца постился и в полночь молился.

Он также оберегал всех евреев от помещиков, чтобы никто не был обижен. В случае обиды со стороны помещика, еврей шёл к помесячному старосте и тот передавал его жалобу исправнику. И как бы это ни было, по понятным причинам, трудно, но делалось всё, чтобы у помещика чего-то добиться. Оттого, что прадеда ценило начальство, он и у помещиков имел определённое влияние. Сам он имел с ними мало контактов, никаких особых дел с ними не вёл, кроме случаев, когда приходилось о чём-то просить помещика за евреев. Тогда он ехал к помещику, и это обычно помогало.

В доме у него стоял шум от людей, по большей части бедняков. Водка тогда стоила восемнадцать грошей за горшок, а жареное и копчёное телячье мясо на закуску после шнапса всегда висело в кладовке, так что у него стоило посидеть. Люди эти были ему всецело преданы.

Зато большие хозяева его смертельно ненавидели – за его резкость и за то, что драл с них столько денег, сколько хотел.

Городской раввин был мудрый еврей, к тому же прадед ему достаточно давал на жизнь. И он советовался только с раввином, постоянно заходившим к нему на чай. И можно сказать, что в тот период был в Каменце порядок и евреи жили более или менее мирно. Помесячный староста реб Вельвель, сын Арона, был наверное самым лучшим и самым честным.

Детей у реб Вельвеля было два сына и две дочери. Старший сын, Арон-Лейзер, мой дед - фактически главное действующее лицо моих воспоминаний - проявил себя очень способным мальчиком. Учиться он не хотел и мог себе позволить этого не хотеть: отец его очень баловал, меламеды его боялись, и поскольку он не хотел учиться, они об этом тоже не очень беспокоились. Так и не стал дед Арон-Лейзер учёным евреем, хотя голову имел золотую. Совсем даже не знал Гемары – настолько не хотел учиться, и настолько ему подчинялись и так его баловали. Он любил учить Танах, хотя в те времена это считалось ересью, и заглядывал иной раз в Талмуд или в «Эйн-Яков».

В одиннадцать лет он женился на дочери реб Юдла из местечка Семятичи Гродненской губернии.

Реб Юдл был очень учёным, знал наизусть несколько сот листов Гемары из раздела «Ущербы», к тому же имел интерес к науке и хорошо, по тем временам, знал астрономию. По своей профессии он был лейпцигским торговцем и дважды в год ездил в Лейпциг в собственной коляске, запряжённой тройкой лошадей, и с кучером. Брал с собой большой ящик с серебряными деньгами и маленький – с золотыми монетами, а также книги Гемары и разные учёные книги, и по дороге читал. Была у него слабость к музыкальному инструменту под названием кларнет, на котором он любил играть, что казалось странным.

Потом перестал торговать с Лейпцигом и стал военным подрядчиком. В тот период он часто бывал в Петербурге и постоянно рассказывал истории об этом месте, о царе и о царской семье. Мне было двенадцать лет, когда он умер. Помню, что у него в ящике нашли письмо от подрядчиков всего Виленского округа. В другом письме подрядчики излагали свои претензии к казне и поручали ему поехать в Петербург, чтобы там это вытребовать. Ещё были письма из разных городов, в которых его просили к ним переехать и обещали всяческое к нему почтение. Он уже был к тому времени старым человеком.

Молодой паре, то есть моим деду и бабушке, было по одиннадцати-двенадцати лет и жили они на хлебах у прадеда в Каменце.

Дед Арон-Лейзер, будучи большим шалуном, любил играть в строящихся домах, раскачиваясь на наваленных там досках. Бабушка его оберегала, беспокоилась за него и не позволяла ему раскачиваться. Он от неё прятался, уходил куда-нибудь подальше, где она не могла его найти. Однажды – рассказывала бабушка, – она его долго искала и с большим трудом нашла. Он в этот момент сидел высоко на доске и раскачивался. Увидев её, он испугался и спрыгнул. От прыжка упал и сильно ударился. «Жена» расплакалась, и он ей тогда поклялся, что больше не будет качаться.

Годам к двенадцати-тринадцати стал он очень распущенным и диким парнем. А бабушка была не по возрасту умной и постепенно и осторожно отучала его от множества шалостей и баловства. Когда после свадьбы они стали отцом и матерью, она ему сказала, что сейчас он должен начать вести себя серьёзно, как подобает отцу семейства, и поскольку к его отцу приходит масса народу, среди которых много уважаемых людей, и в доме обсуждают важные городские дела, то он должен, как взрослый, начать входить в отцовские дела. Он её послушался. И благодаря ей стал человеком, стал входить в отцовские дела и в городские дела, и соответственно начал всем нравиться.

Отец, конечно, был очень рад, что его сын Арон-Лейзер стал себя вести, как полагается, что есть, с кем разговаривать и с кем делить заботы о городе, что обычно требует очень много времени. У него были ещё собственные дела. И он понемногу стал передавать сыну городские дела. Он видел, что сын повзрослел и что к молодому хозяину относятся с уважением. Однажды он даже высказался публично:

«Я вижу, что могу передать ему город» (словно город вместе с людьми был его имуществом).

Так начал дед Арон-Лейзер заниматься всеми городскими делами, стал человеком города, что легло в основу его будущей карьеры.

Бабушка Бейле-Раше была, как тогда говорили, мудрой, доброй и благородной. Она, молоденькая жена, следила за тем, как себя ведёт её муж, но не показывала вида при людях, если что не так, не делала замечаний, когда он, как мальчишка, собирался сделать какую-то большую глупость. Только оставшись с ним наедине в комнате, указывала на все ошибки, совершённые им за день. Но сначала перед ним извинялась, прося не обижаться на то, что она, простая еврейка, учит его, мужчину, что делать и как себя вести. «Ты ведь человек, - убеждала она его тихо, - к тому же молодой. Каждый может сделать глупость. Хорошо, что за твоим поведением слежу я, полными любви глазами. И больше не хочу говорить, что ты совершил хорошего, а что плохого». И дальше в таком роде, тихо и спокойно его убеждала.

Её добрая, умная речь так действовала на молодого хозяйчика, что он часто начинал плакать. Она тогда говорила: «Ну, ша, не плачь, мой дорогой муж. Я надеюсь, что ты ещё много совершишь хорошего. А я с тобой буду говорить, как добрая, преданная жена».

В результате получалось, что дед ничего не делал, не посоветовавшись с женой. Говорил всем, что должен до утра подумать. Ночью всё обговаривал с Бейле-Раше, и как с ней решалось, так он и поступал. В городе уже знали, что он советуется со своей мудрой Бейле-Раше, это ему добавляло уважения: муж ведь должен жить с женой в согласии.