Ехезкель Котик - Мои Воспоминания. Часть 1

«Попробуй это устроить через нашего раввина, - посоветовал шадхан. – Если он согласится, это поможет шидуху».

Арон-Лейзеру идея понравилась, он послал шадхана к раввину, но тот его прогнал.

«Довольно нахально, - сказал раввин сердито, - предлагать моему брату-гаону шидух с каменецким сборщиком».

Арон-Лейзер, долго не думая, сам поехал к раввину и сказал ему так:

«Вы знаете, раби, у меня есть очень хороший юноша двенадцати лет. Вы о нём, конечно, слышали …»

«Я слышал, что у вашего мальчика хорошая головка», - учтиво ответил раввин.

«А я слышал, что у вашего брата реб Лейзера, гродненского раввина, есть девушка на выданье, и я хотел бы с ним породниться. Денег, сколько понадобится, я дам. А вас попрошу быть шадханом: я знаю, что если вы посоветуете своему брату, он вас послушает. Шадхан Берл-Михл меня даже предупредил, что вы сильно на него рассердились, - продолжал дед, - как это он пришёл предлагать вашему брату-гаону сборщика? Но я вам, ребе, скажу кратко: предлагаю два варианта – или вы берётесь за этот шидух, или ищите другой город. Время даю до после субботы. Откажете мне в шидухе – в тот же день покинете Каменец».

Понятно, что тут проявился весь деспотизм и дикий нрав деда.

Раввин смертельно побледнел. Он знал, что как Арон-Лейзер скажет, так и сделает. Да и кто ему помешает? Раввин попросил подождать с ответом две недели. Арон-Лейзер согласился.

Раввин позвал несколько важных хозяев, рассказал всю историю и спросил совета. Хозяева поразились жестокости деда, поскольку это было убийственно – принуждать породниться со сборщиком такого гаона, всесторонне связанного с величайшими гаонами: великий гаон реб Лейб-Иче – брат раввинши, реб Гилель – её отец, реб Хаим из Воложина – дед, реб Ицеле из Воложина – дядя. Великий гаон реб Ехезкель, зять Виленского гаона - отец реб Лейзера; реб Шмуэль, уездный раввин в Минске – его дед; реб Симха, бывший гродненский раввин – второй дед, и ещё трое братьев – гаоны и раввины в больших городах.

Но если Арон-Лейзер сказал – дело пропащее, он своего добьётся. Чего он только ни добивался! И они ничего не могли посоветовать.

Решено было, что он напишет брату, реб Лейзеру из Гродно, и как тот ответит, так он и сделает. Послал письмо и получил совсем неожиданный ответ, такого, примерно, содержания:

«Я вижу, брат, что это так суждено Богом. Таково, видно, его желание и приходится радоваться его приговору. Хотя бы жених – хороший мальчик? Если из него может получиться настоящий знаток – пусть сватается».

Раввин отнёс письмо Арон-Лейзеру и показал ему. Тот, конечно, очень обрадовался.

«Вы, раби, теперь получите от меня в придачу ещё рубль жалованья в неделю, - потирал он руки в восторге. – Надо съездить в Гродно, взглянуть на девочку. Вдруг она, не дай Бог, калека или безобразная? Я своего Мойшика очень люблю и хочу для него подходящую жену, кроме ихуса».

В Гродно он поехал вместе с раввином, и девушка ему понравилась. Составили условия и оговорили приданое в тысячу рублей. Он им предоставлял три года содержания у себя в Каменце, брал сыну меламеда, потом посылал их в Гродно, где зять будет учиться у тестя, а он будет слать деньги на содержание.

Жениху Мойше было в момент составления условий тринадцать лет, а невесте Саре – восемнадцать или девятнадцать лет. Неудивительно, что отец её так быстро согласился.

На свадьбу съехались раввины всей семьи, и свадьба действительно была большая, восемь дней кутил город, вино доставляли бочками, и народ пил на чём свет стоит.

Родители с раввинами уехали довольные: свадьбы такого размаха, чтобы веселился весь город – они не видели. Правда, они не знали, что большинство, кто пришёл угощаться, это сделали не от любви, а от страха.

Для Мойше Арон-Лейзер искал какого-нибудь большого знатока на роль меламеда. Он хотел, чтобы его сын тоже стал раввином. Шутка ли – он ведь теперь среди раввинов и гаонов! Он привёз из Бриска некоего реб Ореле, редкостного знатока, собрал вокруг сына ещё трёх мальчиков из богатых и учёных семей, реб Ореле дали сто рублей за один срок для обучения всех четверых мальчиков, бывших уже женихами. А в те времена двадцать пять рублей за срок – считалось хорошим жалованьем.

Арон-Лейзер, однако, полностью просчитался. Не знал он, что реб Ореле – большой хасид, который внушит своим ученикам хасидизм, сделает из них пламенных хасидов, а не раввинов, и что после свадьбы они тут же сбегут к Мойше Кобринеру, который был для реб Ореле ребе.

Понятно, что Арон-Лейзер был рьяным миснагидом, а раввин - тем более, и когда к нему пришла как-то раз еврейка из Заставья и пожаловалась, что сын её стал хасидом, он ей велел «порвать одежду» и сидеть шиву [76] Шива – семь дней траура. Символический надрез на одежде – часть траурного ритуала. . А брат его, реб Лейзерке, гродненский раввин, уж конечно был горячим миснагидом – как-никак – из детей реб Хаима Воложинера!

И таки сразу после свадьбы Мойше ускользнул из дому и уехал в Кобрин к ребе. Мойше понимал, какая война ему предстоит с отцом, он его хорошо знал. Он также знал, что разрушает семью тестя, гаонов из мигнагидов, что он буквально наносит удар своему праведнику-тестю, желавшему, чтобы зять его стал раввином, что абсолютно невозможно для хасида.

Он, однако, ни на что не смотрел и делал по-своему. Он не был похож на отца, скорее был его противоположностью – идеальным ребёнком, тихим и очень благочестивым. Но даже и зная, что причиняет близким большое горе своей приверженностью хасидизму, он на это не посмотрел. Так его влекло сердце, и он должен был ему следовать.

Нечего говорить, какой это был удар для Арон-Лейзера. Тут ему сын смешал все его планы. Он так добивался, чтобы получить сватом гаона, а сыном – раввина: что может быть лучше? И вот – на тебе!

Он и представить себе не мог, что с его сыном такое случится. Для него это было ужасной неожиданностью. Реб Ореле-меламед знал, что как только Мойше уедет к ребе, Арон-Лейзер разорвёт его на части, и тут же удрал. О побеге его Арон-Лейзер не знал, он послал за ним двух десятских, но услышав о побеге, послал к асессору, прося шестерых десятских, которым что он скажет, то те бы и сделали. Асессор такого делать был не должен, но учитывая хорошие отношения деда с исправником, просьбу выполнил.

Арон-Лейзер послал десятских сорвать крышу с дома реб Ореле, купленного вскоре по приезде в Каменец. Но брат Арон-Лейзера Мордхе-Лейб этого не допустил: так евреи не поступают. Ясно, что опоздай Мордхе-Лейб на час, дом Ореле уже был бы разрушен.

После этого Арон-Лейзер послал курьера, одного из видных хозяев, в Кобрин, сказать ребе, что если тот хочет сидеть в Кобрине спокойно и вести там своё учительство, чтоб сию минуту прислал сына и поклялся его больше к себе не заманивать.