Ехезкель Котик - Мои Воспоминания. Часть 1

Сиховский сказал ей в присутствии комиссара:

«Видишь – твоё счастье, что не удалась клевета на Берко. Ты конечно тогда думала, что Берко высекут и прогонят. А сегодня Берко нас просто спас. Что бы с тобой сделали казаки со своими ногайками из проволоки, если бы не Берко?»

Сиховский продолжал сидеть дома и уже не выезжал во всё время восстания. Берко вёл хозяйство с помощью наёмных крестьян и только к нему они хорошо относились и только к нему приходили работать в поле, естественно, прося за работу ужасную плату. В других поместьях ничего не посеяли, а там, где было посеяно, из колосьев высыпались зёрна, но жнецов нельзя было найти даже за деньги. Из ненависти к помещикам, они во всей округе приходили в поместья, связывали своих помещиков и возвращали выданные им прежде розги.

Во время восстания у Берл-Бендета было, может, больше работы, чем всегда. Кроме крестьян, которых надо было успокоить, приходилось смотреть, чтобы помещики не забрали Сиховского в лес. Вместо реальных действий, которые помещики требовали от Сиховского, он, под влиянием Берл-Бендета, их поддерживал деньгами, платя до десяти тысяч рублей каждый раз и этим себя, более или менее, с двух сторон страхуя. Не трудно представить, как дорог им стал Берл-Бендет, и после восстания, когда Сиховский уже ездил в открытой карете, запряжённой парой лошадей, так же ездил и Берко. Так он прожил тридцать с лишним лет. Сиховский справил свадьбы его пятерым детям, но приданого уже давал по пятьсот рублей, так как после восстания обеднел.

Берко умер в возрасте пятидесяти с чем-то лет. Детей он оставил не таких, чтобы занять его место. Сын его Шмуэль был честным человеком, но отцовского ума и энергии ему не доставало. Сиховский его поставил во второе поместье, меньшее, чем Чехчове, чем он содержал всю семью. Но это была уже не та жизнь, как при отце.

После смерти Сиховского и Шмуэля (Шмуэль умер очень молодым), помещица с сыном дали жене Берл-Бендета Дворе пятьсот рублей, и она уехала в Каменец. Ещё она получила в наследство от свёкра большой дом и поселилась там навсегда.

Рош-ха-Шана и Йом-Киппур. — Страх Божий.-- Порка. -- Благословение детей. -- Страх в школах. -- У хасидов. -- Сукот. – Симхат-Тора. – Праздники вообще. – Как у нас проходил праздник.

Как все «ешувники», Берл-Бендет со всей семьёй приезжал на Рош-ха-Шана и Йом-Киппур в Каменец и останавливался у деда. Там для них готовили три комнаты, а целую телегу кухонных принадлежностей и посуды они везли с собой. И так проводили вместе три дня, с Рош-ха-Шана до Йом-Киппура. Семья деда состояла из пяти дочерей - из них три замужних с детьми - и трёх сыновей, из который двое женатых с детьми, и было весело.

Вернувшись в Рош-ха-Шана с молитвы, Берл-Бендет, который любил есть вместе со своей семьёй отдельно, должен был также присутствовать при благодарственной молитве в доме деда. На столе лежали разные торты и пирожки, печенья на яйцах с миндальной крошкой и пончики с сахаром, которые пекла бабушка и которые были знамениты на весь город своим замечательным вкусом. Дом был полон людей – всё своя семья.

Накануне Рош-ха-Шана, в три часа утра, собирались в доме деда все дети и внуки, даже семи-восьмилетние, а также и семья дедова брата. Подавали чай с печеньем, вареньем и со сладким вином, все ели и пили, а потом шли в бет-ха-мидраши на синагогальный двор, читать слихот. Сначала шли мужчины с юношами, потом – жёны, дочери, невестки и внуки. Помню ещё, как один раз я считал членов нашей семьи, идущих читать слихот:

«Не один, не два, не три» и так – до «не сорока» [124] Из-за запрета считать сынов Израиля – толкование Раши, предупреждающего против «сглаза», на отрывок из Книги Шмот (В христианской традиции Исход), 30,12: «Когда будешь ты проводить всеобщий подсчёт сынов Израиля для определения их числа, перед подсчётом их пусть каждый принесёт Богу искупительный дар за душу свою, и не будут поражены они мором при их подсчёте» - было принято при подсчёте людей пользоваться подобными уловками. …

Так смешно шли читать слихот – как будто шли солдаты. В городе так и говорили: «Пошёл уже царский полк», - потому что в бет-ха-мидрашах на синагогальном дворе не осмеливались читать слихот, пока не придёт «царский полк». Во дворе семья разделялась: кто-то читал слихот в одном бет-ха-мидраше, а кто-то в другом.

Дед читал слихот накануне Рош-ха-Шана и накануне Йом-Киппура в старом, большом бет-ха-мидраше. Его место было – возле раввина на «востоке» [125] «Восток» - первый и самый почётный ряд стульев у предположительно обращённой к Иерусалиму восточной стены синагоги, где находится также шкаф для хранения свитков Торы – Ковчег Завета. , второе его место было – в углу, сверху, у восточной стены, а третье – с южной стороны, у первого окна.

В Рош-ха-Шана и Йом-Киппур дед молился в шуле. Там он имел три места на восточной стороне: для себя, для брата Мордхе-Лейба и для его единственного сына.

Берл-Бендет молился в новом бет-ха-мидраше. Там у деда тоже было два места: одно у восточной стороны, а другое – у южной, тоже почётное место. Только отца моего не доставало: Рош-ха-Шана он проводил у ребе.

Ночью накануне Йом-Киппуром никто из семьи не шёл спать. Все собиралась у деда на церемонию «капойрес» [126] «Каппара», мн. ч. «каппарот», в ашеназийском произношении «капойрес» - искупление – народный обычай, по которому в канун Йом-Киппура трижды вращают над головой домашнюю птицу с целью перенести на неё грехи человека, при этом приговаривая: «Это моя замена, это моё возмещение, это моё искупление. Этот петух (или курица) обречён на смерть, а я – на добрую, долгую жизнь и покой». Птицу иногда отдают бедным, иногда весь ритуал заменяют денежными пожертвованиями. , и бабушка уже покупала несколько дюжин кур и петухов. И даже среди посторонних, уважаемых хозяев было принято посылать свои капойрес вечером деду, так как резник, который всю ночь ходил по разным уважаемым хозяевам и резал кур, прежде всего приходил к деду; для чего уже был приготовлен большой сарай. И множество хозяев посылали своих капойрес деду, понятно, с его разрешения.

Вечером был приготовлен стол со сладким вином, печеньем и вареньем и все начинали крутить капойрес. Некоторые – за себя, а другие – и за маленьких детей.

Потом пили «лехаим» вместе с резником и закусывали, и резник шёл резать кур. Кручение капойрес занимало несколько часов, а в четыре часа все снова шли читать слихот, а девушки и дети шли спать.

По моей настойчивой просьбе дед меня стал брать на чтение слихот семилетнего возраста. Своего собственного сына Исроэля, который был одного со мной возраста, он не брал. Тот никогда не хотел ходить на чтение слихот, что мне было очень дорого.