Николаус Риль - 10 лет в золотой клетке

Нельзя оставлять без вн имания эту русскую националистическую тенденцию за фасадом социалистического самодовольства. Впрочем, русские имеют все права для того, чтобы иметь сильное национальное сознание: их империя су шествует более тысячи лет, имеет отчасти богатую историю и обладает безграничной способностью к ассимиляции. Русский язык, музыка и литература дают русским право гордиться принадлежностью к этому народу.

В то время, когда мы жили в Советском Союзе, культ Сталина расцвел пышным цветом. Сталин был «гениальным полководцем», действительным «отцом народов», мудрым «великим ученым». Гитлер, который скромно позволял называть себя только «великим полководцем всех времен», мог бы этому позавидовать. Преклонение перед Сталиным принимало гротескные формы. Праздничные собрания в честь I Мая и годовщины Октябрьской революции, на которые меня приглашали, как Героя Социалистического Труда и лауреата Сталинской премии, и где я сидел в президиуме, начинались с того, что делалось предложение выслать товарищу Сталину приветственную телеграмму. Затем, втечение нескольких минут, следовали аплодисменты. Затем читалась очень длинная телеграмма. После прочтения телеграммы опять начинались аплодисменты на несколько минут. Такое происходило на заводах и в других учреждениях. При праздновании 70-летия Сталина ураган аплодисментов начинался всякий раз при словах «Сталин» или «Иосиф Виссарионович», который продолжался до физического истощения аплодирующих. Когда Сталин умер, разразилась всеобщая истерия траура и боли, какую едва л и еще можно найти в истории человечества. В студенческом общежитии, например, где жила моя дочь с восемью другими студентками, девушки бросились на свои кровати и ужасно выли. Охваченная массовым психозом, моя дочь выла вместе со всеми. У нас, в поселке Агудзеры, на Черном море, прошел траурный митинг. Советские партийные работники попросили меня выступить от имени немецких специалистов. Я попытался выпутаться из этой некрасивой истории, суть моей речи была следующая: «Уже несколько лет мы работаем с Вами бок о бок, в результате этого мы стали ближе. Ваша радость — это наша радость. Ваше горе — это наше горе». Такова была моя речь, в которой а не уронил своего достоинства. Другие докладчики выступали с разрывающими сердце печальными речами. Один докладчик зарыдал в середине речи и покинул трибуну. В то время, когда Хрущев заклеймил Сталина, как преступника, нас уже не было в Советском Союзе.

Я хотел бы еще сказать об одном подобном, не совсем мне понятном свойстве тамошней общественной жизни. Еще в Берлине, незадолго до отъезда в Советский Союз, один молодой офицер НКВД с лучшими намерениями сказал мне, что я не должен бояться брать на себя вину при какой-либо неудаче и выставлять на обсуждение. Я совершенно не понял этот совет, но хорошо запомнил. И я вспомнил о нем, когда во время разговора полковник Уралец, очень приятный начальник объекта, рассказал, как надо себя вести, когда тебя обвиняют в каком-либо поступке. Он пояснил это на собственном примере. Во время одного открытого партийного собрания одна женщина взяла слово и обвинила его, начальника объекта, в соблазнении несовершеннолетней. На это он не отреагировал с негодованием, как это сделал бы наш брат. Он произнес примерно такую речь: «Товарищ Н. обвинила меня в совращении малолетнего. Товарищи! Соблазнение несовершеннолетней - это тяжелое преступление! Преступление такого рода в нашем социалистическом государстве нельзя прощать; я высоко ценю коммунистическую дельность товарища Н., и я хотел бы каждому поставить ее в пример...» В таком же стиле он говорил и дальше, пока не подошел к тому, что он совершено представить не мог, что соблазняет несовершеннолетнюю. Выразив много раз благодарность товарищу Н., он закончил свою речь. Это был полный успех: товарищ Н. насладилась успехом, она была центром внимания на собрании, публика увидела пикантный спектакль, и все было в порядке. Полковник представил этот случай не как единичное, необычное исключение, а как что-то обычное, даже типичное. Я не знаю, какие психологические корни имеет поведение человека в таких случаях. Или это что-то типичное русское? Или советское? Нужноли проводить параллель с чувством счастья признания вины у Достоевского? Или с радостью наблюдать за исповеведью, за душевным эксгибиционизмом или мазохизмом, что можно наблюдать повсеместно? Из-за недостатка компетенции в этом вопросе я ограничиваюсь фиксированием этого явления.

В сферу действия коммунистической партии не был вовлечен ни один из немецких специалистов. Мой опыт в этой области невелик. Хотя партийные деятели не выполняли явных административных функций, их влияние было очевидно. Партия действовала «за кулисами» как контролирующий орган, причем эти функции контроля распространялись на идеологические, профессиональные и моральные сферы всех членов партии. В Электростали местные партийные деятели присутствовали на всех особенно важных больших совещаниях, не вступая вдискуссии. Их «цензура» проявлялась только в докладах перед вышестоящими партийным и инстанциями и частично на местных партийных собраниях. Роль партии в общем похожа на роль церкви в Европе в средние века. Исключение из партии представляло такую же катастрофу, как и отлучение от церкви. Наш директор завода часто ездил в Москву в Центральный Комитет (ЦК) партии. Это был очень честолюбивый человек, он открыто стремился получить пост заместителя министра, а для этого ему был необходим высокий авторитет в партии. Директора крупных и важных заводов в Советском Союзе часто становились заместителями министров. Известно, что в СССР существовало было большое число Министерств всевозможных отраслей промышленности, экономики и транспорта. Политическое влияние имели только «классические» министры, например, министр внутренних дел, министр иностранных дел и другие. Я познакомился только с Берией. Один раз я говорил в Кремле и с Председателем Президиума Верховного Совета Шверником, когда он вручал мне ЗолотуюЗвезду Героя Социалистического Труда иорденЛенина. Это был приветливый, ухоженный господин, который в то время занимал тот же пост, который занимал позднее Подгорный, то есть был представителем государства.

При описании образа жизни советского населения часто возникает вопрос, какое значение имела религиозность в Советском Союзе, и какое значение она будет иметь в дальнейшем. Туристы повсюду в СССР видят переполненные церкви, и в результате делают вывод о большом значении религиозности в современной России. Такой вывод, однако, не совсем корректен, так как большинство многочисленных русских церквей закрыто, а то, что видят туристы, — это эффект концентрации верующих в сохранившихся церквях. Большее значение имеет, вероятно, тот факт, чтосреди верующих встречается достаточно много молодых людей. Но из этого не следует делать прямолинейные выводы о влиянии религии на тенденции политического развития. Я думаю, что при этом обсуждении, нужно прежде всего попытаться помнить о том, какой ценностью с точки зрения политика обладает идеология вообще, независимо от ее высокой или низкой этической ценности. Примитивный культ бога, этически обоснованные современные религии, монархический принцип, национализм, социализм, все они действовали или действуют, при рассмотрении с политической точки зрения, как удлиненные рычаги власти. Они все выполняли или выполняют функцию сохранения государства, так как, выражаясь примитивно, проще управлять всем народом при помощи узды, внушая правдоподобную идею, чем погонять каждого кнутом. В старой России православная религия играла большую роль в качестве государственно-охранительной идеологии. Сражались и жертвовали собой «за веру, царя и отечество». Вера стояла на первом месте, даже перед царем! Воевали с «неверными» татарами или турками, с поляками, имеющими другую веру, но не с православными грузинами. Каждый, кто знает Россию, может подтвердить, что у русских сильно выражена способность и готовность принимать идею и даже жертвовать за нее собой.