Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

– Какие у вас предложения? – спросил он Иванова.

Готовый к такому вопросу, Николай Родионович сказал:

– Мне кажется, Лысенко надо пригласить к нам в институт, выделить ему лабораторию в Отделе физиологии. Но сначала его придется обучить иностранным языкам, привить вкус к чтению научной литературы…

Николай Иванович созвал небольшое совещание и попросил Иванова повторить свой рассказ. Его предложение он поддержал. Всё лучшее и талантливое должно быть в ВИРе, особенно такие люди, как Лысенко. Без должного руководства, вне атмосферы строгой научной критики, он может сойти с правильного пути.

Все были согласны с Николаем Ивановичем – кроме профессора Максимова.

Можно ли приглашать в ВИР человека, не ориентирующегося в научной литературе? Да и работает Лысенко не чисто. Строгих лабораторных опытов не ставит, скорее всего, вообще не знает, что это такое. Ограничивается полевыми опытами, а на них влияют переменчивые внешние условия. К тому же он самолюбив и вряд ли захочет переучиваться. Да и как можно создавать лабораторию для человека, не имеющего печатных работ!

Аргументы были вескими, но, по словам Иванова, возникло впечатление, что Максимовым руководило ревнивое чувство к конкуренту, прогремевшему на всю страну, тогда как сам Максимов, при высокой научной репутации, за пределами узкого круга специалистов был неизвестен.

Вероятно, и Вавилов не мог отделаться от такого подозрения. Он стал горячиться и скоро закрыл совещание. Потом еще дважды собирал руководящих работников по тому же вопросу, но, как рассказывал мне Николай Родионович, Максимов и Красносельская-Максимова были непреклонны.

Вавилов мог всё решить директорским приказом, но это было не в его правилах. Он привык убеждать несогласных, а не приказывать. Кто знает, если бы в том случае он изменил своему правилу, его судьба и судьба российской биологической науки сложились бы по-другому…

В 1928 году вышла книга Лысенко: «Влияние термического фактора на продолжительность фаз развития растений. Опыт со злаками и хлопчатником». Издание «Трудов Азербайджанской Центральной Опытно-селекционной станции им. тов. Орджоникидзе» [632]. Название звучало вполне по-научному, видимо, было предложено Деревицким.

Для начинающего ученого это был солидный труд: около двухсот страниц. Правда, большая его часть состояла из таблиц, перенесенных из полевого журнала. Но были и обобщающие выводы. А вот для списка литературы места не нашлось. Об исследованиях «термического фактора» Гаснером, Максимовым и другими предшественниками не упоминалось.

В книге излагалась концепция стадийного развития растений : еще один удачный термин Лысенко. Развитие слагается из нескольких сменяющихся стадий; следующая стадия не может начаться, пока не завершилась предыдущая; для прохождения каждой стадии требуются особые условия: для начальной стадии – период низких температур.

Нельзя сказать, что стадийность развития была большой новостью в науке. Но с такой четкой акцентировкой это положение раньше не формулировалось. Лысенко иллюстрировал его своими опытами по яровизации и делал выводы, о которых годом раньше говорил Иванову. Озимым хлебам необходим продолжительный период низких температур; если растение его не прошло, то оно будет расти, куститься, но не сможет перейти в стадию цветения и плодоношения. Если же проросшие семена достаточно долго выдержать на холоде, то они дадут колосья, даже если их высеять весной. Яровым сортам для вызревания тоже нужна стадия яровизации , но у них она короткая, они ее проходят при весеннем посеве. Принципиальной разницы между озимыми и яровыми формами нет.

Выводы опирались на ограниченные, к тому же не вполне проверенные данные. В предисловии Лысенко оговаривался об их предварительности. «Остальную часть опытов» он обещал опубликовать в ближайшее время.

В январе 1929 года Лысенко приехал в Ленинград – на Всесоюзный съезд по генетике. Как мы помним, съезд был задуман Н.И.Вавиловым как смотр всей сельскохозяйственной науки страны; на него съехались полторы тысячи ученых – от седовласых корифеев до молодежи, делавшей первые неуверенные шаги.

В числе двухсот пятидесяти секционных докладов был доклад агронома Лысенко из Ганджи (в соавторстве с Д.Долгушиным). Естественно было ожидать, что в нем будут приведены экспериментальные данные, обещанные в предисловии к его книге. Но новых данных в докладе не было.

Иванов говорил, что доклад Лысенко, как и другие доклады, заранее обсуждался в оргкомитете съезда. Максимов считал его слабым и возражал против включения в повестку дня, но председатель оргкомитета Вавилов, согласившись с тем, что доклад слабоват, отметил, что в нем есть интересные мысли и что его надо включить в программу съезда хотя бы для того, чтобы у молодого ученого из Ганджи была возможность приехать и повариться в котле большой науки. Вавилов считал такой опыт очень полезным, особенно для малообразованного провинциала, который работает вдали от научных центров.

Доклад Лысенко был заслушан на секции физиологии растений. Заметного впечатления на присутствующих он не произвел. Докладчику не задавали вопросов, выступил по нему только руководитель секции Максимов. Он отметил совпадение приведенных данных со своими собственными и мягко покритиковал молодого коллегу за излишнюю категоричность выводов.

Лысенко ожидал, что его доклад произведет фурор, и малое внимание к нему возмутило его до глубины души. Он упрочился в мысли, что буржуазные интеллигенты затирают выходца из народа. Он покидал съезд, полный решимости бороться и победить.

План созрел быстро. Завернув на обратном пути в родную деревню Карловку, Трофим Лысенко обсудил его со своим отцом Денисом Никаноровичем.

Еще полгода прошло в томительном ожидании.

А потом…

Цитирую по одной из многих заметок, появившихся в газетах летом и осенью 1929 года:

«10 июля сего года в Наркомзем УССР пришел крестьянин Лысенко с прекрасными образцами вызревшей озимой пшеницы, посеянной им 1 мая семенами, приготовленными по способу сына. 12–13 июля комиссия Наркомзема УССР на месте убедилась в необычайных результатах опыта крестьянина Лысенко и привезла в Харьков [тогдашняя столица Украины] образцы посевов. Комиссия установила путем осмотра посевов на месте, опроса местного населения, агрономов и самого Лысенко следующее: в крестьянском хозяйстве Д.Лысенко в течение трех последних лет высевалась озимая пшеница украинка обыкновенным способом. На четвертый год, в феврале, Лысенко задумал посеять украинку по способу сына. Для этого он у себя в хате намочил в тепловатой воде около полцентнера семян украинки, продержал их в воде сутки, и, когда обозначился зародыш (семена “наклюнулись"), он собрал их в два мешка, завязал, вынес в огород, положил на заранее расчищенную площадку, разложив семена в мешках так, что они легли ровным пластом толщиной около 15 см. Затем он хорошо укрыл мешки с семенами снегом и держал их так до весны. Весною, когда снег стал таять, старик прикрыл снег на мешках соломою, чтобы сохранить низкую температуру до посева. 1 мая 1929 года во время разгара посева ранних яровых культур он отрыл семена из-под снега и в тот же день посеял их в поле, а тут же рядом посеял и яровую пшеницу. Результаты следующие: озимая пшеница “украинка”, посеянная по методу Лысенко весною, росла совершенно нормально и дала урожай более двух с половиной тонн с гектара, яровая же пшеница, посеянная одновременно и рядом с озимой, легла от июньских дождей и дала урожай вдвое меньший. Приблизительно такие же результаты получил Д.Лысенко от посева этой же весною по такому же способу озимого ячменя» [633].