Майкл Ондатже - Английский пациент [litres]

Желание парня угасало только в глубоком сне в объятиях Ханы. Для полного удовлетворения и ему было нужно нечто большее, чем волшебный свет луны или темпераментная работа тела.

Весь вечер он лежал, прислонившись к ее груди. Она напомнила, как приятно, когда тебя почесывают, ногти кругами похаживали по спине. С этим удовольствием он знаком давно благодаря няне. Покой и умиротворение, которые Кип помнит из детства, сейчас исходили от Ханы. Не от матери, которую он любил. Не от брата или отца, с которыми играл. Когда мальчик был испуган и долго не мог заснуть, няня понимала и успокаивала его, кладя руку на спину. Она, приехавшая из Южной Индии и совершенно чужая в Пенджабе, жила с ними, помогала по хозяйству, готовила и обслуживала семью, воспитывала собственных детей, успокаивала и его старшего брата, когда тот был маленьким, и, возможно, знала характер каждого малыша в семье лучше, чем настоящие родители.

Это была обоюдная привязанность. Если Кирпала спрашивали, кого он больше любит, он называл сначала няню, а потом маму. Ее успокаивающая любовь значила для ребенка больше, чем кровная или сексуальная. Как он поймет потом, всю жизнь вне семьи он искал именно такую любовь. Платоническую близость другого человека – платоническую, и лишь иногда – сексуальную. Он будет взрослым, когда осознает это, когда сможет всерьез спросить себя, кого любит больше, – и ответит без детской непосредственности, не сразу, а после глубоких размышлений.

Только один раз Кип почувствовал, что сумел принести такое же облегчение нянюшке, хотя она уже понимала, что он ее любит. Когда умерла ее мать, она вдруг сразу состарилась. Проползла в маленькую комнату для прислуги и упала на кровать. Мальчик тихо лежал рядом, разделяя ее горе, а няня дико рыдала. Он видел, как она собирала слезы в маленький стакан, который держала у лица. Завтра нужно будет взять это с собой на похороны. Он сел возле ее скрючившегося тела, девятилетний мальчик, положил руки ей на плечи и, когда она затихла, вздрагивая время от времени, начал царапать ее спину сквозь сари. Потом отогнул ткань и принялся почесывать обнаженную женскую кожу – так же, как сейчас применял это нежное искусство к клеточкам белой кожи канадской девушки Ханы – в палатке, в 1945 году, над маленьким городком средь холмов Италии, где встретились их континенты.

Я обещал рассказать вам, как люди влюбляются.

Молодой человек по имени Джеффри Клифтон встретил в Оксфорде друга, который рассказал, чем мы занимаемся. Он связался со мной, на следующий день женился и через две недели прилетел с женой в Каир. Это были последние дни их медового месяца. И начало нашей истории.

Когда я встретил Кэтрин, она была замужем. Замужняя женщина. Было полной неожиданностью, что Клифтон взял ее с собой. Он вылез из самолета первым, затем появилась она: шорты цвета хаки, острые коленки. В то время она проявляла горячий интерес к пустыне. Мне же больше была по душе его молодость, чем рвение новоиспеченной жены. В нашей экспедиции он был пилотом, курьером, разведчиком. Представителем нового поколения, которому все давалось легко; с той же легкостью он пролетал над головами на своем «Руперте», роняя сигнальные вымпелы с яркими цветными лентами и советами по поводу мест наших будущих остановок. И постоянно восхищался женой. В экспедиции было четверо мужчин и одна женщина, муж которой находился в радостном возбуждении медового месяца и не уставал говорить об этом. Потом Клифтоны уехали в Каир и вернулись в экспедицию только через месяц, но он был в таком же восторге от жены. Она казалась намного спокойнее, он же вел себя как мальчишка. Кэтрин садилась на канистру из-под горючего, положив локти на колени, и, подперев чашечкой сложенных вместе рук подбородок, неподвижно смотрела на развевающийся брезент палатки, а Джеффри пел ей дифирамбы. Мы пытались подшучивать над ним, но сказать открыто, чтобы он вел себя сдержаннее, значило обидеть, а этого мы не хотели.

После месяца, проведенного в Каире, она стала молчаливой, все время читала, уединялась, как будто что-то произошло или она вдруг открыла удивительное качество человеческой жизни – переменчивость. Впрочем, от женщины и не требуется быть общительной, если она вышла замуж за искателя приключений. Пыталась разобраться в себе. И было больно замечать, что Клифтон не понимал ее, не осознавал тяги к самообразованию. Она прочитала все о пустыне, даже пометки, сделанные на полях книг, – и могла часами говорить об Увейнате и затерянных оазисах.

Я был на пятнадцать лет старше. Вы понимаете, что это много значит. Я уже достиг возраста, когда не верят в постоянство и любовь на всю жизнь, и чувствовал себя готовым исполнить роль циничного злодея в любом мелодраматическом романе. Я был на пятнадцать лет старше, но она оказалась сильнее. Ее жажда к переменам в личной жизни была сильнее, чем я ожидал.

Что изменило ее во время затянувшегося медового месяца в устье Нила, за пределами Каира? Они пробыли с нами всего несколько дней в первый раз, когда приехали через две недели после свадьбы в Чешире [87] Графство в Англии. . Он взял новобрачную с собой, потому что был не в силах оставить ее и нарушить обещание, данное нам – мне и Мэдоксу. Думал, что мы будем сгорать от любопытства и ловить каждое слово о ней. И вот ее острые коленки вынырнули из кабины аэроплана. И это было началом нашей муки – и нашей радости.

Клифтон восхвалял красоту ее рук, стройных точеных лодыжек. Рассказывал, как она плавает. Он говорил о новых биде в гостиничных номерах и о том, с какой жадностью жена набрасывается на еду за завтраком.

На все это я не реагировал. Иногда, когда он говорил, поднимал голову и встречал ее взгляд, в котором сквозило понимание моего невысказанного раздражения, а потом – сдержанная улыбка, ирония. Я был старше ее – и уже имел славу человека, который прошел десять лет назад от оазиса Дахла к Гильф-эль-Кебиру и составил карту Фарафры [88] Оазис к западу от Нила. , знал Киренаику и не раз терялся в Песчаном Море. Мы встретились, когда все это уже было. Подобные заслуги отличали и моего друга Мэдокса, хотя вне Географического общества мы были неизвестны; были узкой прослойкой социума, с которым она столкнулась лишь благодаря замужеству.

Слова Клифтона, восхваляющие ее, не трогали нас. Он беззаботно расточал похвалы, не прилагая к этому никаких усилий. В пустыне повторять одно и то же означает лить воду в песок. Для нас, исследователей, было характерно совершенно иное отношение к словам. Жизнь во многом определялась словами, слухами и легендами, нарисованными маршрутами, надписями на черепках; каждый нюанс, каждый оттенок этих слов требовал проверки и подтверждения, для чего иногда приходилось пройти очень длинный путь.