Чарльз Грабер - Добрый медбрат

Дэнни нужно было соблюдать осторожность – нельзя просто войти и вывалить ей все. Или рассказывать о деле с точки зрения детектива отдела убийств. Миссис Гэлл была медсестрой, она поняла бы жаргон, но все равно важно было рассказать все медленно и постепенно, давая ей возможность погрузиться в контекст, чтобы потом озвучить ей конкретные плохие новости и просьбу. Дэнни прокрутил в голове сценарий разговора и напомнил себе: Раздели его на маленькие части. Говори прямо и последовательно, без увиливаний и колебаний. И во что бы то ни стало заставь ее сесть.

Адрес в блокноте Дэнни отправил его в старую часть прилизанного пригорода, где люди жили уже давно и не арендовали дома, а владели ими. Украшения к Хеллоуину сводились к одной магазинной тыкве с длинным стеблем, в которой даже не вырезали лицо. Дэнни припарковал машину без опознавательных знаков на улице, стараясь избегать главных магистралей и радуясь тому, что приехал днем. Эту часть он тоже запланировал. Он вышел из машины и остановился, поправляя галстук так, чтобы его было видно из всех окон. Затем достал значок из внутреннего кармана и подержал его, раскрыв в правой руке, зажал визитку между пальцев левой и медленно пошел в направлении дома Гэллов. Он всегда так делал, особенно когда ездил на вызов в одиночестве. Никому не интересно, что ты вышел из новенькой полицейской машины в пятисотдолларовом костюме, если ты афроамериканец. В одном из отделений, где он работал, владелец дома увидел его и вызвал полицию.

Дэнни чувствовал, что за ним наблюдают из-за окна. Женщина, открывшая дверь, была белой, худой, с короткими светлыми волосами и «пожилой», как расплывчато охарактеризовал ее сам детектив {205}.

Они вошли в аккуратную гостиную в европейском стиле, уставленную пыльной деревянной мебелью, которую Дэнни про себя назвал католической. Он взял паузу, напомнил себе переводить дыхание, рассказывать все медленно и последовательно. Он начал с начала, как только удостоверился, что Люсилль сидит.

Ее первая реакция – шок. Челюсть в буквальном смысле упала, словно идея была настолько огромной, что ее рот расширился, как у змеи, съевшей кролика. Люсилль была опустошена. А затем начала злиться.

У нее с трудом получилось смириться со смертью брата, особенно после того, как она потратила столько энергии и столько молилась за то, чтобы он остался жить. Брат попросил ее постоянно быть рядом, пока он находится в больнице, и она выполняла эту просьбу, находясь с ним иногда и по двенадцать часов в день.

Когда его впервые положили в больницу, Люсилль смирилась с возможной смертью брата и отказалась от специальных мер для обеспечения жизнедеятельности. Если ему не смогут помочь ни медицина, ни Господь, то меньшее, что она может сделать, – позволить ему уйти достойно. Однако ее брат пошел на поправку. К концу первой недели в Сомерсете состояние Гэлла стало стабильным, так что Люсилль даже отозвала свой отказ. Снова у нее появилась причина надеяться. И она все еще надеялась, уходя из больницы в 21:00 27 июня. Но затем, прямо перед рассветом 28 июня, у Гэлла остановилось сердце. Прорыдавшись, Гэлл должна была снова смириться, напомнить себе, что все это часть божественного плана, Его воля, и не ей ставить ее под сомнение. Так бы сказал ее брат на воскресной службе: Бог зовет тебя и ты идешь за Ним. Но теперь это спокойствие нарушено, и Люсилль Гэлл была в ярости.

Лабораторные анализы показали высокий уровень дигоксина в крови брата. Дэнни начал объяснять, что это значит, но Люсилль его остановила; она знала, что такое «диг», потому что была зарегистрированной медсестрой и бывшим риск-менеджером больницы, она работала с этим препаратом несколько десятилетий. Она прекрасно поняла, что Дэнни хотел сказать. Смерть ее брата не была актом божественной воли.

– Кто-то его убил, – произнесла Люсилль.

Дэнни приготовил для нее цифры. Люсилль моментально поняла, что подобный уровень дигоксина требует вскрытия {206}. Однако Сомерсет не проводил никакого вскрытия. Они написали, что это была «естественная смерть». Гнев Люсилль был вполне естественной реакцией на подобную загадочную ситуацию, она проделала в уме тот же маршрут, что и Дэнни с Тимом в последние несколько недель. Она присутствовала в больнице с девяти утра до девяти вечера. Она знала сотрудников как посетитель и как коллега. Ее можно было уведомить хотя бы в порядке профессиональной солидарности. Люсилль сразу бы поняла, что означает повышенный уровень дигоксина. Она бы потребовала вскрытия. Поэтому они ей ничего не сказали?

Дэнни решил, что для того, чтобы Люсилль Гэлл стала сотрудничать со следствием, ее злость была очень даже кстати.

– Ваш брат посвятил свою жизнь служению Господу и другим людям, – сказал Дэнни, – и он все еще может кому-то помочь.

Люсилль смотрела на него в упор.

– Нам нужна его помощь, – продолжил Дэнни. – Нам нужна ваша помощь.

Дэнни сказал, что, если Люсилль даст разрешение на вскрытие, они смогут остановить убийцу ее брата. Но Дэнни ошибался.

21 октября 2003 года

Эд Зизик был на пенсии уже шесть лет с тех пор, как работал электриком в компании Automatic Switch в Эдисоне, и все еще не привык к такому количеству свободного времени. Работа волонтером в Медицинском центре Сомерсета придавала его жизни осмысленность и упорядоченность, и его жена, с которой они были вместе уже пятьдесят лет, радовалась, что он нашел способ не сидеть дома.

Зизик был веселым и общительным человеком, всегда хорошо одетым на своем посту за кассой сувенирной лавки или за стойкой регистрации, и обрел в Сомерсете определенную популярность. Когда 16 октября к его дому подъехала скорая, не было никаких сомнений относительно того, куда его везти.

Чарли в ту ночь был приставлен лишь к двум пациентам и обоим ввел восемь миллиграммов ксанакса. Мистер Зизик получил свою дозу в 20:30 и всю ночь пролежал без движения. Чарли настроил капельницу, изучил телеметрические показатели и через какое-то время после полуночи занялся привычным ритуалом. Раздел мистера Зизика, чтобы вымыть его с помощью губки и намазать лосьоном Keri. Вместе с Эми они управились с этим довольно быстро. Смена была хорошей, хотя ничего особенного и не происходило.

На следующий день Чарли приставили к другим пациентам, для которых он оформил только один заказ препаратов. Он вернулся домой и обнаружил Кэти в халате, со злостью мывшей тарелки детей. Их совместное проживание проходило в ссорах, которые всегда строились по одной и той же схеме: Кэти хотела, чтобы Чарли съехал, Чарли не отказывался, но и не собирал вещи. Его единственным настоящим домом была работа.

Чарли уже был на сестринском посту, когда приехала Эми Лофрен, но едва обратил на нее внимание. Она была знакома с таким состоянием Чарли: в плохом настроении, со сжатыми губами – и знала, что не стоит принимать это на свой счет. Эми поухаживала за своими пациентами, время от времени замечая Чарли с его тележкой с «Сёрнером», застрявшего в дверном проеме палаты его пациента, охранявшего его, как собака свою кость. Он всю ночь не отрывался от «Сёрнера», печатал, сканировал, стучал по клавишам, как Рахманинов. Он отходил от своего поста, только чтобы достать препараты из «Пайксиса» и только тогда, когда там никого не было. Всю смену он ходил туда-сюда; в ту ночь Чарли получил, вероятно, в сорок раз больше препаратов, чем любой другой медработник отделения. Вместо того чтобы заказать все сразу, он получал каждый отдельно. Неопытный медработник ничего не поймет в этих заказах.