Марина Абрамович - Пройти сквозь стены [Автобиография]

Эта работа выросла из вопроса, которым я всегда задавалась и до сих пор задаюсь: что есть искусство? Я верю, что, если мы рассматриваем искусство изолировано, как нечто святое и существующее отдельно от всего, значит, это не жизнь. Искусство же должно быть частью жизни. Искусство должно принадлежать всем.

А жизнь – даже в 1999 году – уже была слишком быстрой для духовного восприятия. «Я хочу, чтобы вы начали видеть сны», написала я в проекте «Дома сна». «Нужно видеть сны, чтобы увидеть себя».

Местные деревенские жители присматривали за Домом сна, который с июля 2000 года по ноябрь 2010 года посетили 42 000 человек. Около 2200 человек в этот период провели там ночь. 12 марта 2011 года большое землетрясение с эпицентром в северной части префектуры Нагано повлекло серьезные разрушения дома, в связи с чем он был закрыт. После масштабного проекта по восстановлению было решено вновь открыть дом по случаю Ичиго-Цумари триеннале искусства 2012, и одновременно в память об этом событии мы опубликовали «Книгу снов». Вот один из снов, записанный в книге:

«ГОЛУБАЯ 8

Течение времени колеблется, и я живу на десять минут в будущем по сравнению со всеми остальными. И я жду и жду остальных, чтобы они нагнали эти десять минут, которые они все время теряют. (6 августа 2008 года)»

Я закончила отделку Дома снов и вернулась в Амстердам встретиться с братом.

Велимир приехал всего с одним чемоданом вещей для него и дочери. Спустя какое-то время я заметила, что оба они ходят в одной и той же одежде. Я спросила брата, что же было в чемодане, с которым они приехали. «Только книги», – ответил он.

Я вышла и купила все необходимое для Иваны и в придачу пять костюмов для Велимира. Вскоре после этого мы с Паоло устроили ужин по случаю Нового года. Прямо перед приездом гостей зашел мой брат в той же грязной футболке и штанах с пятнами, в которых приехал. «Пожалуйста, – сказала я. – Ко мне придут гости. Ты не мог бы надеть один из тех костюмов, что я тебе купила». Он переоделся и вышел в одном из костюмов, на котором висела большая бирка «скидка 30 %».

Наши с Велимиром отношения всегда были непростыми. Принять гостеприимство его известной сестры в ее красивом доме в Амстердаме было для него слишком тяжелым. Как и быть отсутствующим мужем больной жены и отцом маленькой девочки. Восхитительной маленькой девочки, в десять лет Ивана уже была взрослой, мудрая старая душа в теле ребенка. Когда я вернулась из Японии, я обнаружила все ее маленькие игрушки и цацки повсюду в моем белоснежном интерьере. Я попросила убрать все игрушки в ее комнату. Она посмотрела мне в глаза и сказала серьезным голосом: «Ты разве не знаешь, что маленькие дети боятся пустых пространств?».

Вау.

Моя племянница была восхитительной. Меньше чем за три месяца она выучила голландский и без проблем поступила в голландскую школу. Я знала, что переход дается ей нелегко: новая страна, новый язык, отсутствие друзей, отсутствие матери. Но я никогда не видела, чтобы она плакала, лишь один раз, когда она была в своей комнате и ее никто не видел.

С другой стороны, брат всячески пытался играть роль типичного балканского мужчины. Ему непросто нелегко было быть гостем, он был воспитан в культуре, где женщины прислуживали мужчинам. Буквально. Мать приносила ему завтрак в постель, когда он был молодым и даже когда уже не был молодым. Неудивительно, что вначале своего пребывания в моем доме Велимир не делал ничего. Я подавала ему ужин, а потом, когда мы с Паоло и Иваной убирали со стола, я безрезультатно ждала, что он начнет нам помогать. «Не надо мыть за собой посуду, но хотя бы отнеси ее на кухню и поставь в раковину». Он просто смотрел на меня.

Велимир однажды прислал мне фотографию черногорского мужчины, отправляющегося на отдых с женой и сестрой. Это была шутка, которая не была шуткой. (Теперь женщины ходили перед мужчинами, чтобы последние избежали подрыва на мине.) Таков на самом деле был взгляд Велимира на место женщины в мире. Я была счастлива избежать этой участи.

Картинка, которая запомнилась мне с первых дней жизни брата и его дочери у меня (а они жили у меня наездами три года), – Велимир сидит в кресле, постоянно смотрит освещение войны по CNN и ноет: «Они бомбят Белград, а моя жена умирает».

Эти дни у меня также ассоциируются с другим неприятным воспоминанием: жена моего отца умерла, и Велимир сообщил мне, что перед отъездом из Белграда, Войин пригласил его на разговор. Во время этого разговора наш отец показал ему, что он подделал наши с Велимиром подписи на своем завещании, чтобы лишить нас наследства и оставить все деньги и собственность, что бы там ни осталось, своему приемному сыну, который жил в Канаде со своим отцом. Возможно, его последняя жена уговорила его сделать это. Велимир ничего не сказал, а просто вышел из квартиры. Все это ужасно сильно опечалило меня.

Мой дом был большим, но недостаточно большим, чтобы исключить наши с Велимиром свары. Ивана часто была между нами. Когда я устроила на ее день рождения вечеринку – в Амстердаме у нее не было друзей, и я пригласила всю детвору округи, – брат обвинил меня в пиаре за счет ребенка, в попытке «продемонстрировать милость к беженцам». А когда я запланировала сделать отдельную комнату для нее, он обвинил меня в попытке подорвать его авторитет.

Но было и то, что он вполне мог делать самостоятельно. Однажды, вернувшись домой из командировки, я обнаружила Ивану одну дома – десятилетний ребенок один в шестиэтажном доме в Амстердаме на протяжении двух недель. Я позвонила его больной жене, она приехала из Белграда и забрала ребенка.

Я любила Ивану. Но присматривать за ней я не имела возможности. Мне нужно было работать. За три года жизни в моем доме мой брат почти сошел с ума. В конце концов, мне позвонила его жена и сказала: «Мне осталось жить четыре месяца, пожалуйста, позаботься о ней». Это было много лет назад, и я сделала все, что могла, чтобы быть рядом с этой девочкой, ныне великолепным физиком-теоретиком по физике плазмы в Институте Макса Планка. Ее исследование «устройства тороидального магнитного удержания ядерного синтеза» под названием Wendelstein 7-Х – по сути искусственного солнца, созданного в лаборатории, – потрясающе.

Голос на автоответчике был слабым, практически неслышным. Из Белграда звонил мой отец.

Он просил взаймы. Опять.

Смерть его жены опустошила его – я, правда, верю, что она была любовью его жизни. Теперь он жил один, и его разум стал также быстро терять форму, как и его тело. Он упал и сломал бедро.

От этого слабого голоса когда-то столь сильного человека, сражавшегося с нацистами в горах и выжившего в Игманском марше, я почувствовала приступ грусти. Но больше всего я почувствовала злость. Он так и не поблагодарил меня за деньги, которые я ему дала. Потом он подделал мою подпись и лишил меня наследства. А теперь он просил денег.