Екатерина Наговицына - Снайпер в Чечне. Война глазами офицера СОБР

Время шло. После школы я для галочки закончил техникум и ушел в армию. По возвращении недолго думая рванул в спецназ. Вот где я смог себя реализовать, да так, что уже сам ловил восхищенные и полные тревоги взгляды отца. Он хоть и постарел, сдал некоторые позиции, но по-прежнему хорош. Речной волк, капитан сухогруза. К маме он так и не вернулся, в итоге живет один, больше всего боясь грядущей пенсии. А я хоть и вырос, но так и не понял его.

— Что же получается, что вот так просто все и глупо, сестра, Маринка… Взрослые поступки родом из детства? — вслух размышлял Бэл.

— Получается, так. Ищем всю жизнь ответы на вопросы из бессознательного. Пытаемся опять испытать когда-то прожитые чувства: злость, радость, счастье, обиды… Да мало ли чего еще. Только за этими попытками конкретные поступки стоят, и вот за них рано или поздно расплачиваться приходится.

— Так подскажи, мне в какую кассу оплатить? — невесело усмехнулся Бэл.

— Разберемся, — ответила Ветла и, немного подумав, добавила: — Правда, далеко не все так просто в твоем деле. Есть заковырка.

— Что такое? — Бэл отметил, как опять противно затянуло тревогой в груди.

— Да понимаешь, не было еще ни разу, чтобы душа навстречу не вышла. Они такой шанс не упускают. А здесь Маринка точно знала, что ты пришел, но не показалась. Почему?

— Обиделась, — вздохнул мужчина.

— Не совсем так. Души обид не копят. Они ведь все под совершенно другим углом видят. Истинным. Прощать умеют. Любить. Жалеть. Разные они, но хорошие. У каждой души своя история длиной в прожитую жизнь, но от близости к Богу обретают другое разумение этого удивительного дара. Поэтому умеют прежде всего понимать, а вот чего не умеют, так быть равнодушными. Помнишь, как у Валдая было, когда он держал душу друга на перепутье, а она больше за него билась, терзалась его болью? Вот ведь! А бывает, душа сама выбирает ждать тех, кого любит. Представляешь, иногда я их вижу во время перехода. Сидят тихонько у воды, смотрят в отражение и ждут своих. Они через воду за живыми наблюдать умеют. Такие трогательные. Когда мимо прохожу, приветствуют кивком или рукой помашут. Некоторые, правда, так созерцанием увлекаются, что даже не замечают меня. Так вот, сдается мне, что Маринка была легкой да незлобивой, поэтому не понимаю, почему она не вышла. Но, может быть, сейчас что-то изменится, когда ты и суть вроде уловил, и сожаление ощутил.

— Еще один день у тебя в гостях, и пойму, что муки совести — это не красивые литературные образы, — попытался пошутить Бэл, но получилось не очень весело.

— Ощутить настоящее раскаяние дорогого стоит. Оно двери в совершенно другой мир открывает. Ну да это иная история. Что же нам сейчас делать?

— Своди меня еще раз.

— Сейчас? — Девушка вроде даже не удивилась.

— Да. Мне так захотелось увидеть Маринку… Сказать ей… извиниться хочу. Рассказать, что в честь нее Валдай дочку свою назвал.

— Ну что ж, тогда в путь.

Что-то неуловимое изменилось в унылой ледяной пустоши. Бэл, озираясь, вглядывался в пространство вокруг себя, но не мог понять что. Та же мрачная бездушная стынь с разломом черной проруби. Та же рябь… Рябь! Бэл вдруг понял, что все окружающее пространство пришло в пока не явное, но движение. От темнеющей воды расходились еле заметные всплески, которые расползались в окружающее пространство, преломляя действительность. Колебания усилились, наполняя его неясным беспокойством. И вдруг он услышал отчетливый крик Маринки:

— Беги!

Вздрогнув, обернулся с надеждой, но не увидел никого, кроме поднимающейся у него за спиной огромной беспросветной бесформенной тени. В следующую секунду, повинуясь наработанным рефлексам, он сделал шаг в сторону и, выхватив из набедренной кобуры пистолет, ввалил в разворачивающееся Нечто всю обойму. Тень заколыхалась, подобно черной воде, и с ревом кинулась на него, словно огромная волна, пытаясь накрыть с головой. Бэл шарахнулся, заваливаясь на спину, в холодящем ужасе увидев, как волна эта трансформируется в разинутую пасть чудовища, наполненную сотнями зубов, готовую в следующую секунду обрушиться на него и поглотить, растворить в себе без остатка. Он попытался перезарядить оружие, но патрон пошел в перекос, окуная душу в безнадежное предчувствие неминуемой беды. Хотел закричать, но от безотчетного страха перехватило дыхание. В этот миг отчаянья и жути между ним и черной химерой, закрывая собой, оказалась Ветла, в движении вскидывая автомат и разряжая в темноту целый магазин трассеров, крича ему сквозь рев разрываемой черноты, чтобы он уходил, открывал глаза.

Но он не мог. Не получалось оторвать взгляд от этой всепоглощающей, вспоротой стрельбой мглы, которая с визгом билась ранеными всполохами, но рваными краями по-прежнему пыталась его ухватить, утащить, задушить. И, как в дурном сне, у него совершенно не осталось сил, только ступор и изнеможение. Тем временем Ветла перезарядила магазин, со звонким железным лязгом дослала патрон в патронник и до упора вжала спусковой крючок, выплевывая из ствола светящийся пунктир целеуказания в черноту. Обернулась к нему, пытаясь дотянуться, чтобы выдернуть из оцепенения, и тут же с каким-то живым чавком была пронизана то ли черным клинком, то ли клыком, который материализовался из плавающей мглы. Она вскрикнула, удивленно посмотрела на Бэла, опустила автомат и начала медленно оседать. В тот самый миг, когда Ветла упала, а Бэл сам себе, во второй раз, вслух проговорил, что все это ему снится и надо лишь проснуться, чтобы вынырнуть из окружающего широкомасштабного кошмара, Чернота реактивным движением ухватила его за правую руку, мгновенно погрузив в себя всю кисть. Тут же он почувствовал, как безжизненный холод стал подниматься от кончиков пальцев, наполняя тело, беззвучно нашептывая принять все как есть и просто позволить Тьме забрать его с собой, перестать трепыхаться и спокойно умереть здесь и сейчас, как он мечтал. Ему просто надо отступиться, сдаться, сделать шаг навстречу темноте, и со всеми горестями и страданиями жизни будет покончено раз и навсегда.

Голову кружил дурман, подавляющий волю к сопротивлению. Все мышцы стали словно ватные. Собравшись из последних сил, Бэл смог лишь отклониться от Темноты, с сожалением понимая, насколько это бесполезно. По щеке заскользила одинокая слеза запоздалого раскаянья, и вдруг, почувствовав всю горечь, всю боль от того, что совсем не осталось времени на исправление ошибок, он закричал в голос, надрывая жилы, пытаясь вырваться из черного плена.

И, вторя человеческому крику, из ниоткуда с ревом выскочила громадная черная псина, по размеру не уступающая колыхающейся Тени, и без промедления вгрызлась в смолянистую рябь. Тень заколыхалась, пытаясь вырваться, утечь от рвущих собачьих зубов, но Пуля свое дело знала. Она билась с остервенением бойцовской собаки, не признавая ни окриков, ни боли, нацеленная на победу, на вкус крови поверженного противника. Тень стала проминаться под ее натиском, истаивая и распадаясь, разлетаясь на мгновенно испаряющиеся брызги.