Константин Сорокин - Трудные дни сорок первого

Под стать командарму, людьми большого жизненного опыта и человеческого обаяния, оказались член Военного совета дивизионный комиссар А. А. Лобачев, к слову сказать, мой однокурсник по Военно-политической академии имени В. И. Ленина, и начальник штаба полковник М. А. Шалин. За плечами Лобачева, коммуниста с двадцатилетиям стажем, была гражданская война, были на всю жизнь врезавшиеся в память встречи с Владимиром Ильичем Лениным, Михаилом Ивановичем Калининым, Сергеем Мироновичем Кировым… Суровую школу гражданской войны прошел и Шалин. При подавлении кронштадтского мятежа он командовал ударным отрядом. Как — красноречиво свидетельствовал орден Красного Знамени, которым его наградила тогда молодая Республика Советов. В тридцатых годах Михаил Алексеевич окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе.

Вот этот-то треугольник — Лукин, Лобачев, Шалин, — опираясь на политические органы, партийные и комсомольские организации, на передовых командиров и бойцов, и направлял решение поставленных перед вновь создаваемой армией боевых задач. И решались они вполне успешно, что подтвердили окружные тактические учения, явившиеся для нас экзаменом на воинскую зрелость.

Проводились учения в сентябре 1940 года. Руководил ими генерал-лейтенант Конев. Не было, пожалуй, такой части, как оборонявшейся так и наступавшей, в которой бы он не побывал. И если в действиях личного состава замечал те или иные упущения, требовал незамедлительно ликвидировать их. Особенно внимательно, можно сказать даже придирчиво, проверял командующий новые формирования. Тут от его взгляда не ускользал ни один недостаток. Плохо подогнано на красноармейце снаряжение, кое-как оборудована огневая позиция артиллеристов или путано, неграмотно подана команда — все замечал Иван Степанович и приказывал немедленно устранить нарушение. Иногда, не повышая голоса, строго спрашивал:

— А если бы подобное произошло в реальном бою?

Оплошавший готов был провалиться сквозь землю. Зато как приободрялись люди, когда слышали похвалу! А такое случалось довольно часто, ибо и оборонялись, и наступали бойцы и командиры с полным напряжением сил. И конечно же в первых рядах, как всегда, были коммунисты. Среди них командир отделения третьей роты 381-го стрелкового полка сержант В. А. Ткаченко. Его подчиненные хорошо применялись к местности, быстро окапывались, метко стреляли по целям, в том числе и движущимся. И. С. Конев внимательно и сосредоточенно наблюдал за их умелыми, четкими действиями. Вот впереди, в траншее, показалась вырезанная из фанеры фигурка бегущего «противника» — и на огневом рубеже, занятом отделением Ткаченко, тотчас прогремел выстрел.

Осмотр этой и других мишеней, по которым бойцы поочередно вели огонь, показал: все пули попали точно в цель. Командующий тут же, не дожидаясь окончания учений, объявил сержанту благодарность за отличное ведение «боя». В ответ последовало четко и звонко:

— Служу трудовому народу!

— Как не служить! — по-домашнему просто проговорил Иван Степанович и поинтересовался, откуда Ткаченко родом, кем был до армии.

— С Украины я, товарищ генерал. Работал трактористом в колхозе. Там же, в колхозе, вступил в партию. Ну а здесь, в полку, доверили быть парторгом роты.

— Хорошо, сержант! Делом оправдываете высокое звание коммуниста и оказанное вам доверие.

Как и положено, учения завершились разбором. Конев с удовлетворением отметил, что за лето воины 16-й многое освоили. Отрадно, сказал он, что заметно окрепли все новые соединения. Радует как одиночная подготовка красноармейцев, так и сколоченность подразделений в целом. Особо подчеркнул весьма успешные действия на учениях частей 152-й стрелковой дивизии полковника П. Н. Чернышева и 109-й мотострелковой дивизии полковника Н. П. Краснорецкого.

Не скрою, такая оценка была для нас более чем приятна. Она свидетельствовала, что задачи обучения и воспитания личного состава нами поняты и решаются правильно. Сейчас, не останавливаясь на достигнутом, следовало продвигаться дальше. Причем надо было не только в часы политической учебы, а постоянно, непрерывно развивать у бойцов чувство личной ответственности за защиту Отечества. К этому я стремился сам, этого же требовал и от всех командиров и политработников.

Как-то, дело было уже зимой, собрали мы политработников 152-й стрелковой дивизии. Предстоял разговор об улучшении быта красноармейцев. А начал я его словами Саши Первушина, моего давнего товарища по добровольческому Коммунистическому отряду, сформированному в 1919 году в нашей Саратовской губернии для борьбы с белогвардейскими бандами. «Винтовка, — говорил Первушин, — сама не будет стрелять. Винтовка станет грозным оружием только в руках хорошо обученного бойца. И во сто крат возрастет ее сила, когда боец политически грамотен, сердцем принял ленинскую правду и сознает, прошв кого надо направить оружие».

На всю жизнь врезались мне в память эти слова большевика Первушина, сказанные в годы гражданской войны, когда еще только утверждалась Советская власть. Теперь было другое время, но требование к воспитанию воинов армии рабочих и крестьян оставалось прежним: добиваться, чтобы каждый боец был идейно закален, непоколебимо отстаивал великую ленинскую правду.

Этими-то мыслями, кстати не в первый уже раз, и поделился я со своими слушателями. И все они единодушно согласились: да, заботиться о воине — не значит ограничиваться лишь улучшением быта, к которому, конечно, нельзя ослаблять внимание ни на один день. Главное в любой обстановке — настоящим образом учить бойца военному делу, умению в совершенстве обращаться с оружием и техникой, постоянно расширять его политический кругозор.

Сразу после обеда политработники отбыли в свои части. Поехали в гарнизон на автомашине. Дорога неблизкая, километров этак семьдесят. Правда, склонные к шуткам дальневосточники утверждали, что, по их меркам, и тысяча километров не расстояние, но это, пожалуй, не для Забайкалья, где зимой и десяток километров — путь трудный, порой чреватый опасностями. Вот неприятность подстерегла наших товарищей и в тот раз: примерно на полпути застал их жестокий буран.

Впоследствии заместитель командира 480-го стрелкового полка по политчасти батальонный комиссар Н. В. Ляпунов рассказывал:

— Бураны-то нам, сибирякам, не в диковинку, но тут началось такое — зги не видно. Машина то и дело буксовала, продвинется метров на сто — и опять зароется в снег, а потом и вовсе встала: бензин кончился. Решили добираться пешим порядком. Взялись за руки, чтобы не растеряться в пути, и пошли цепочкой…

Сперва Ляпупов шел впереди, дорогу прокладывал в снегу, но выбился из сил. Его сменил товарищ, потом — опять смена. Так и двигались, делая переклички, — не отстал ли кто. Однажды недосчитались двух человек. Стали искать, только разве найдешь их в этакой снежной мути?! Люди вконец устали, да и сам Ляпунов чувствовал, что ноги подкашиваются, вот-вот свалится, но шел, снова дорогу прокладывал. Вдруг кто-то сунул ему в руку кусочек сахара: «Съешьте, товарищ батальонный комиссар, сил прибавится». Сжевал он этот сахар, пахнувший махоркой, и правда, будто добавилось энергии. Не от кусочка сахара, конечно, а от сознания того, как живительна армейская спайка. В общем, у пего открылось, как говорят спортсмены, второе дыхание. И он принял единственно, пожалуй, правильное в тех условиях решение: группу оставил на дороге, а сам с двумя товарищами направился за подмогой…