Коллектив авторов Биографии и мемуары - Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер

Часто, разлив по сто семьдесят граммов на брата,

Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.

Могут раздеть, — это чистая правда, ребята,—

Глядь — а штаны твои носит коварная Ложь.

Глядь — на часы твои смотрит коварная Ложь.

Глядь — а конем твоим правит коварная Ложь!

1977

Я бодрствую, но вещий сон мне снится.

Пилюли пью — надеюсь, что усну.

Не привыкать глотать мне горькую слюну:

Организации, инстанции и лица

Мне объявили явную войну

За то, что я нарушил тишину,

За то, что я хриплю на всю страну,

Чтоб доказать — я в колесе не спица,

За то, что мне неймется и не спится,

За то, что в передачах заграница

Передает мою блатную старину,

Считая своим долгом извиниться:

«Мы сами, без согласья…» — ну и ну!

За что еще, — быть может, за жену,

Что, мол, не мог на нашей подданной жениться;

Что, мол, упрямо лезу в капстрану

И очень не хочу идти ко дну;

Что песню написал — и не одну —

Про то, как мы когда-то били фрица,

Про рядового, что на дзот валится,

А сам — ни сном, ни духом про войну.

Кричат, что я у них украл луну

И что-нибудь еще украсть не премину,

И небылицу догоняет небылица.

Не спится мне. Ну как же мне не спиться?!

Нет, не сопьюсь, я руку протяну

И завещание крестом перечеркну,

И сам я не забуду осениться,

И песню напишу — и не одну,—

И в песне той кого-то прокляну,

Но в пояс не забуду поклониться

Всем тем, кто написал, чтоб я не смел ложиться.

Пусть чаша горькая — я их не обману.

<���До 1978>

Еще — ни холодов, ни льдин,

Земля тепла, красна калина,—

А в землю лег еще один

На Новодевичьем мужчина.

Должно быть, он примет не знал,—

Народец праздный суесловит,—

Смерть тех из нас всех прежде ловит,

Кто понарошку умирал.

Коль так, Макарыч, — не спеши,

Спусти колки, ослабь зажимы,

Пересними, перепиши,

Переиграй, — останься живым!

Но, в слезы мужиков вгоняя,

Он пулю в животе понес,

Припал к земле, как верный пес…

А рядом куст калины рос —

Калина красная такая.

Смерть самых лучших намечает —

И дергает по одному.

Такой наш брат ушел во тьму! —

Не поздоровилось ему,—

Не буйствует и не скучает.

А был бы «Разин» в этот год…

Натура где? Онега? Нарочь?

Всё — печки-лавочки, Макарыч,—

Такой твой парень не живет!

Вот после временной заминки

Рок процедил через губу:

«Снять со скуластого табу —

За то, что он видал в гробу

Все панихиды и поминки.

Того, с большой душою в теле

И с тяжким грузом на горбу,—

Чтоб не испытывал судьбу,—

Взять утром тепленьким с постели!»

И после непременной бани,

Чист перед богом и тверез,

Вдруг взял да умер он всерьез —

Решительней, чем на экране.

1974

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю

Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю…

Что-то воздуху мне мало — ветер пью, туман глотаю,—

Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!

Вы тугую не слушайте плеть!

Но что-то кони мне попались привередливые —

И дожить не успел, мне допеть не успеть.

Я коней напою,

я куплет допою —

Хоть мгновенье еще постою

на краю…

Сгину я — меня пушинкой ураган сметет с ладони,

И в санях меня галопом повлекут по снегу утром,—

Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,

Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!

Не указчики вам кнут и плеть.

Но что-то кони мне попались привередливые —

И дожить не успел, мне допеть не успеть.

Я коней напою,

я куплет допою —

Хоть мгновенье еще постою

на краю…

Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий,—

Что ж там ангелы поют такими злыми голосами?!

Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,

Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!

Умоляю вас вскачь не лететь!

Но что-то кони мне попались привередливые…

Коль дожить не успел, так хотя бы — допеть!

Я коней напою,

я куплет допою —

Хоть мгновенье еще постою

на краю…

1972

Я при жизни был рослым и стройным,

Не боялся ни слова, ни пули

И в привычные рамки не лез,—

Но с тех пор, как считаюсь покойным,

Охромили меня и согнули,

К пьедесталу прибив ахиллес.

Не стряхнуть мне гранитного мяса

И не вытащить из постамента

Ахиллесову эту пяту,

И железные ребра каркаса

Мертво схвачены слоем цемента,—

Только судороги по хребту.

Я хвалился косою саженью —

Нате смерьте! —

Я не знал, что подвергнусь суженью

После смерти,—

Но в привычные рамки я всажен —

На спор вбили,

А косую неровную сажень

Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,

Живо маску посмертную сняли

Расторопные члены семьи,—

И не знаю, кто их надоумил,—

Только с гипса вчистую стесали

Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,

И считал я, что мне не грозило

Оказаться всех мертвых мертвей,—

Но поверхность на слепке лоснилась,

И могильною скукой сквозило

Из беззубой улыбки моей.

Я при жизни не клал тем, кто хищный,

В пасти палец,

Подходившие с меркой обычной —

Отступались,—

Но по снятии маски посмертной —

Тут же в ванной —

Гробовщик подошел ко мне с меркой

Деревянной.

А потом, по прошествии года —

Как венец моего исправленья —

Крепко сбитый литой монумент

При огромном скопленье народа

Открывали под бодрое пенье,—

Под мое — с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась —

Из динамиков хлынули звуки,

С крыш ударил направленный свет,—

Мой отчаяньем сорванный голос

Современные средства науки

Превратили в приятный фальцет.

Я немел, в покрывало упрятан,—

Все там будем! —

Я орал в то же время кастратом

В уши людям.

Саван сдернули — как я обужен,—

Нате, смерьте!—

Неужели такой я вам нужен

После смерти?!

Командора шаги злы и гулки.

Я решил: как во времени оном —

Не пройтись ли, по плитам звеня?—

И шахарнулись толпы в проулки,

Когда вырвал я ногу со стоном

И осыпались камни с меня.

Накренился я — гол, безобразен,—

Но и падая — вылез из кожи,

Дотянулся железной клюкой,—

И, когда уже грохнулся наземь,

Из разодранных рупоров все же

Прохрипел я похоже: «Живой!»

1973

Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем,—