Юрий Смолич - Рассказ о непокое [Страницы воспоминаний об украинской литературной жизни минувших лет]

А вдоль забора росли у Ванды фруктовые деревья. Тоже красивые и необыкновенно урожайные. И особой радостью было для Ванды — найти где-нибудь деревцо редкого сорта, пересадить и выходить собственными руками. Справа, когда входишь в усадьбу, растет огромный абрикос: каждый год его ветви сгибаются до земли под тяжестью крупных, вкусных, ароматных и сладких плодов. Вспоминаю: еще когда строился дом на этом песчаном и голом горбе, мы сидели у костра и ели купленные в магазине абрикосы — крупную высокосортную болгарскую "кайсу". Ванда выбрала самый красивый плод — большой, спелый, сняла мякоть, очистила косточку, подошла к забору и сунула ее в землю. "Ну-ка, попробую, — сказала Ванда, — вырастет ли из косточки?"… Все лето Ванда старательно поливала место, где лежал в земле "будущий абрикос", удобряла навозом, сыпала какие-то химикаты. На зиму прикрыла это место рогожкой. А весной из земли выглянул небольшой росток. Ванда стала хлопотать вокруг него: разрыхляла грунт, заливала в лунку жидкие удобрения, выпалывала каждый сорнячок. К осени это было уже деревцо в метр вышиной. А на третий год пришел и первый урожай — щедрый, удивительный, когда за плодами не видно листьев.

Правда, фрукты или ягоды — это не цветы, хлопот с ними много: и больше всего не тогда, когда их выращиваешь, а уже тогда, когда они уродят. Когда начинался период созревания — клубники, черешни, вишни, а там и яблок или груш, у Ванды голова кругом шла: что делать с урожаем? Вот тогда и начиналось: приходите, пожалуйста, наберите у нас смородины; послушайте, а может, вы нарвали бы вишен; ну, я вас прошу, обтрясите нашу яблоню!.. Приглашения и уговоры не всегда давали результат, тогда Ванда, тяжело вздохнув, вставала чуть свет, сама собирала клубнику, обрывала вишни, трясла яблоню и отправлялась по соседям с корзинкой — угощать, уговаривать, чтоб взяли, не пропадать же дарам природы!

Сеять, сажать, выращивать, холить всяческую растительность — украшать и обогащать землю — было страстью Ванды. Бывают филателисты, нумизматы, всякие другие коллекционеры. Ванда коллекционировала дары природы и красу земли.

У меня в памяти ярче всего запечатлелся именно такой образ Ванды: в забрызганной росой юбке или измазанных штанах, с оголенными руками, по локоть в грязи, она разгибается, распрямляет спину, откидывая локтем волосы с глаз, и, когда с ней здороваешься, говорит извиняющимся тоном: простите, руки подать не могу, видите, какие?..

Была Ванда натурой целеустремленной, с твердым характером. Если она принимала какое-нибудь решение, не стоило и пытаться отговорить ее от осуществления задуманного. Если у Ванды складывалось мнение о какой-нибудь вещи, о факте, событии или явлении — не стоило и пытаться разубедить ее. Она внимательно выслушивала возражения, а затем против каждого вашего аргумента выдвигала свой, разбивавший вас наголову.

Ее взгляды и убеждения складывались в результате глубоких раздумий — после рассмотрения факта со всех сторон, после того, как были взвешены все "про" и "контра".

Потому-то идейный мир ее был так непоколебим.

Столь же постоянны были и вкусы Ванды. Если человек вызвал у нее симпатию, Ванда привязывалась к нему всей душой. И только врожденная замкнутость характера удерживала ее от бурного проявления чувств. Нужны были исключительные обстоятельства, чтоб Ванда переменила свое отношение, но и перемена эта проявлялась решительно и резко. Если Ванде что-нибудь не нравилось, это встречало у нее открытое и бескомпромиссное осуждение.

Потому и круг ее склонностей расширялся медленно: было в них что-то устойчивое, неизменное, постоянное.

И только в одном Ванда, так сказать, "изменила" своему характеру — в отношении к рыбной ловле.

Я помню Ванду, когда она еще не была завзятым рыболовом, наоборот, над рыболовами беспощадно издевалась, а рыбацкая страсть вызывала в ней удивление и даже возмущение.

Она говорила мне — я к увлечению рыбной ловлей тоже относился тогда с насмешкой:

— Не понимаю, как можно часами смотреть в воду и дожидаться, пока кто-то там схватит крючок на твоей удочке? Не понимаю, как можно отрывать у жизни, такой короткой, скоропреходящей, но такой требовательной, зовущей тебя и туда и сюда, — отрывать часы, дни и месяцы на то, чтобы гоняться за какими-то там окунями или щуками? А твой творческий труд, а общественные обязанности, а все то, что требует от тебя семья? Нет, рыболовы — это эгоисты и бездельники!

На возражения, что как раз наоборот — завзятыми рыболовами чаще всего бывают люди трудолюбивые и талантливые, Ванда пожимала плечами:

— Все это исключения. А исключения, как мы знаем, даже когда они многочисленны, лишь подтверждают правило.

На замечание, что рыбная ловля это не промысел рыбы, а спорт, отдых, даже рекомендуется врачами для лечения нервной системы, Ванда отвечала категорически:

— Не верю. Все это говорится только для самооправ-дания, для прикрытия собственной лени, чтобы окутать романтической дымкой свое безделье.

Позже, когда сама Ванда стала заядлым рыболовом, познала все радости и разочарования рыбной ловли и страшно волновалась, если рыба срывалась с крючка, она так же пожимала плечами и говорила:

— Не понимаю: полезно для нервной системы, рекомендуется врачами? Да что вы! Надо иметь железные нервы, чтоб быть рыболовом! Весь мир переворачивается, когда у вас уходит с крючка лещ! Удивляюсь, как меня не хватил инфаркт, когда в прошлом году у меня сорвался вот этакий сом!..

И как все рыболовы, она широко раскидывала руки — метра на полтора, значительно шире, чем был этот норовистый сом.

И, прямо захлебываясь от волнения, рассказывала, как ловила рыбу с Фиделем Кастро на Кубе, или какого тунца при ней вытащили у берегов Чили, или как ловят рыбу китайцы, индусы и полинезийцы, какая у них приманка и какая снасть.

Да, Ванда действительно вдруг изменила свое отношение к рыболовам. Как это произошло и почему — мне не удалось проследить. Даже сама Ванда в своей книге о рыбной ловле не могла этого объяснить толком. То был внезапный, непостижимый переворот.

Я не буду здесь рассказывать подробно о Ванде как рыболове, но непременно когда-нибудь напишу об этом отдельно: на рыбной ловле раскрывается богатейшая гамма еще одной стороны ее характера. Как это ни странно, я ведь тоже из ненавистника этого занятия превратился в его поклонника. И никогда не забыть мне вечерних и рассветных часов, проведенных вместе на водах Днепра или плесах приднепровских озер; ночи у костра на берегу, вокруг треноги с котелком, в котором закипает тройная уха; или в шатком, заякоренном на фарватере челне — в ожидании сомов и судаков; скитания по Днепру, когда вдруг на середине реки в моторе твоей лодки что-то портится и тебя спасают из-под встречного парохода и тащат на буксире. В приключениях на рыбной ловле и во время "рыбачьих" походов душевное богатство Ванды раскрывалось особенно щедро. Суховатая в официальных взаимоотношениях с малознакомыми людьми и вообще по характеру замкнутая, углубленная в себя, Ванда на природе оказывалась отчаянным романтиком, поэтом вольности, товарищем общительным, на диво простым и заботливым.