Маргалит Фокс - Конан Дойль на стороне защиты [Подлинная история, повествующая о сенсационном британском убийстве, ошибках правосудия и прославленном авторе детективов]

В итоге обе эти дисциплины ищут ответ на самый фундаментальный из существующих вопросов: что произошло? Для получения такого ответа расследователь должен собрать улики, и в этом-то заключается основная трудность: ни сыщик, ни врач — ни ретроспективный пророк — не способны находить улики и свидетельства в том же хронологическом порядке, в каком те появлялись. Медицина лишь в XIX веке стала полноценно отдавать себе в этом отчет и только в то время начала рассматривать симптомы пациента как последнее звено в цепи событий. После этого концептуального сдвига диагностическое обследование стало принимать известную нам современную форму.

«В течение XVIII века врачи в основном ставили диагноз на основе спонтанного вербального общения с пациентом, — пишет врач Клаудио Рапецци. — Поскольку болезни разделялись по симптомам, пациенты могли сообщать симптомы на словах или даже письмом. Таким образом, лекари могли с успехом „навещать“ пациента… по почте». Однако к XIX веку врачи, которые желали различать, опознавать и в правильном порядке расставлять медицинские подсказки, должны были научиться не просто смотреть непосредственно на предмет, но и «смотреть с чувством», как писал Эдмунд Пеллегрино. Именно этот навык и перенял Конан Дойль от Джозефа Белла.

К концу столетия достижения в микроскопии позволили врачам видеть точнее, чем когда-либо раньше. Сыщикам того времени — тоже: для них лучшим способом ретроспективного взгляда было умение видеть в деталях. «Для меня давно уже очевидно, что мелочи важнее всего», — по секрету признается Холмс в рассказе 1891 года «Установление личности». Годом позже Белл согласился составить предисловие к новому изданию «Этюда в багровых тонах». « Важность бесконечно малого неизмерима , — писал Белл. — Наученный замечать и оценивать мелкие детали, доктор Дойль видел, как можно заинтересовать просвещенную аудиторию, доверив ей внутреннюю тайну и показав свой метод работы. Он создал рассудительного, проницательного, пытливого героя — наполовину врача, наполовину ученого».

Не стоит забывать также, что Конан Дойль учился и на офтальмолога: дело Слейтера непосредственно касается поздневикторианских взглядов — как на хорошее, так и на дурное. Все судебное дело, кружащееся вокруг установления личности преступника и опознания и опирающееся на классовые и этнические предрассудки, по сути связано со зрительной диагностикой или, точнее, с неспособностью дать верный диагноз — неспособностью затянувшейся и для многих губительной.

Ретроспективное исследование существует, разумеется, не с викторианских времен: это искусство восходит к древности и берет начало от умения охотника найти добычу по следу. До Холмса одним из самых искусных обладателей таких способностей был Задиг — древний житель Вавилона, герой одноименной философской повести Вольтера, написанной в 1747 году. В эпизоде, признанно оказавшем влияние на Конан Дойля, Задиг мастерски демонстрирует свое умение:

Однажды, когда Задиг прогуливался по опушке рощицы, к нему подбежал евнух царицы, которого сопровождали еще несколько дворцовых служителей. Все они, видимо, находились в сильной тревоге…

— Молодой человек, — сказал ему первый евнух, — не видели ли вы кобеля царицы?

— То есть суку, а не кобеля, — скромно отвечал Задиг.

— Вы правы, — подтвердил первый евнух.

— Это маленькая болонка, — прибавил Задиг, — она недавно ощенилась, хромает на левую переднюю лапу, и у нее очень длинные уши.

— Значит, вы видели ее? — спросил запыхавшийся первый евнух.

— Нет, — отвечал Задиг, — я никогда не видел ее и даже не знал, что у царицы есть собака…

Первый евнух, убежденный, что Задиг украл… собаку царицы, притащил его в собрание великого Дестерхама, где присудили к наказанию кнутом и к пожизненной ссылке в Сибирь. Едва этот приговор был вынесен, как нашлась… собака. Судьи были поставлены перед печальной необходимостью пересмотреть приговор; но они присудили Задига к уплате четырехсот унций золота за то, что он сказал, будто не видел того, что на самом деле видел… Задигу… потом позволили оправдаться… И он сказал следующее:

— …Я увидел на песке следы животного и легко распознал, что их оставила маленькая собачка. По едва приметным длинным бороздкам на песке между следами лап я определил, что это сука, у которой соски свисают до земли, из чего следует, что она недавно ощенилась. Следы, бороздившие песок по бокам от передних лап, говорили о том, что у нее очень длинные уши, а так как я заметил, что след одной лапы везде менее глубок, чем следы остальных трех, то догадался, что собака нашей августейшей государыни немного хромает…

Все судьи восхитились глубиной и точностью суждений Задига… И хотя некоторые маги высказывали мнение, что он должен быть сожжен как колдун, царь приказал, однако, возвратить ему штраф в четыреста унций, к которому он был присужден. Актуариус, экзекутор и прокуроры пришли к нему в полном параде и вернули ему четыреста унций, удержав из них только триста девяносто восемь унций судебных издержек [21] Цитата в переводе Н. Дмитриева. — Прим. пер . .

Разумеется, нет ничего случайного в том, что в немецком варианте имя «Задиг» читается с «ц» вместо «з» и с «к» вместо «г», как если бы его произносили евреи, говорящие на идише. В таком виде оно становится словом «цадик», которое родственно древнееврейскому слову «правосудие» и обозначает духовного руководителя, обладающего глубокой мудростью.

Первым литературным сыщиком современности и непосредственным наследником Задига был вдумчивый персонаж Эдгара Аллана По шевалье Огюст Дюпен. Этот детектив, впервые представший перед читателями в 1841 году в рассказе «Убийство на улице Морг» и потом вновь появившийся в «Тайне Мари Роже» и в «Похищенном письме», является предтечей Холмса в нескольких отношениях. Он из хорошей семьи — гениальный, отстраненный, готический, любящий ночь, не отказывающий себе в удовольствиях. У него есть верный компаньон, рассказывающий публике о его делах. Дюпен обладает настолько точной наблюдательностью и настолько рациональным умом, что может по единственной улике восстановить связную цепь обстоятельств.

Способность Дюпена к ретроспективному прорицанию — Эдгар По называет это логическим рассуждением — может казаться почти ясновидением, как в знаменитой сцене из «Убийства на улице Морг». О том, что его друг размышлял о Шантильи — тщедушном местном сапожнике, обуянном любовью к театру, — Дюпен догадывается по тому, как друг споткнулся на улице после столкновения с зеленщиком. «Вы говорили себе, что при его тщедушном сложении нечего ему было соваться в трагики, — заключает Дюпен. — Основные вехи — Шантильи, Орион, доктор Никольс, Эпикур, стереотомия, булыжник и — зеленщик… Все время вы шагали сутулясь, а тут выпрямились во весь рост, и я решил, что вы подумали о тщедушном сапожнике. Тогда я и прервал ваши размышления, заметив, что он в самом деле не вышел ростом, наш Шантильи, и лучше бы ему попытать счастья в театре „Варьете“» [22] Цитата в переводе Р. Гальпериной. — Прим. пер . .