Маргалит Фокс - Конан Дойль на стороне защиты [Подлинная история, повествующая о сенсационном британском убийстве, ошибках правосудия и прославленном авторе детективов]

К моменту появления Шерлока Холмса в 1887 году поздневикторианские научные методы и поздневикторианский детективный жанр стояли на пороге тесного слияния. Навык логического анализа, продемонстрированный Дюпеном, достигнет апогея в персонаже Конан Дойля [23] Презрительная реплика Холмса «Ваш Дюпен — очень недалекий малый», произнесенная в «Этюде в багровых тонах» [цитата в переводе Н. Треневой. — Прим. пер. ], — явно шутка: Конан Дойль необычайно восхищался Эдгаром По и на протяжении всей жизни признавал, что он многим обязан рассказам о Дюпене. . «Научный метод сделал возможным рождение детективного жанра и способствовал его популярности, — заметил Дж. ван Довер, авторитет в детективной литературе. — Сыщик стал особым образцом нового научного мыслителя… Он сулил совместить наиболее действенный способ мышления с фундаментальной верностью традиционной этике (и к тому же применить этот способ… к эффектной сфере насильственных преступлений), и публика его приняла».

Конан Дойль был не единственным детективным автором той эпохи, придавшим черты и сыщика, и ученого одному и тому же выдающемуся персонажу. Английский писатель Р. Остин Фриман (1862–1943) открыто совместил сыскную работу и врачебную деятельность в Джоне Торндайке — враче и судебном аналитике, раскрывающем преступления; романы и рассказы о нем публиковались с 1907 по 1942 год. Специалист «медицинско-юридической практики», Торндайк никогда не путешествовал без крытого брезентом зеленого ящичка «всего квадратный фут, глубина четыре дюйма», в котором помещалась переносная лаборатория: «ряды флаконов с реактивами, небольшие пробирки, миниатюрная спиртовка, крошечный микроскоп и разнообразные инструменты тех же лилипутских размеров». Этот набор служил ему верой и правдой во многих случаях обследования места преступления.

Однако публика превыше всего ценила Холмса. Молниеносно реагирующий ум, безупречная логика, нерушимые этические принципы и талант распознавать закономерности в огромной массе улик — именно эти качества сделали его в высшей степени пригодным для главной задачи литературного сыщика: «Нарратив детективного рассказа полностью зависит от способности [героя] видеть глубинное нравственное устройство мира через методичное наблюдение и понимание его поверхностных слоев, — написал ван Довер. — Эти действия… всегда должны допускать два правдоподобных толкования: одно ложное и одно истинное. Первое — легкое, к нему нас склоняет инерция предрассудков ; второе — трудное, получаемое сыщиком через вдумчивый анализ».

В деле Слейтера «первое толкование» с его удобными выводами и подтасованными результатами почти всегда было целью полиции и обвинения. Второе же, основывающееся на умелом применении диагностического воображения, было именно тем навыком, который Конан Дойль перенял у своего учителя — Джозефа Белла.

Холмс, наследник шевалье Дюпена, был также «потомком» совершенно реального гения-диагноста Джозефа Белла. Белл (1837–1911) родился в Эдинбурге в семье потомственных врачей. Его дед, сэр Чарльз Белл, первым описал периферический паралич лицевого нерва, сейчас называемый «параличом Белла». Окончив Эдинбургский университет в 1859 году, Джозеф Белл вскоре стал в нем преподавать и быстро сделался университетской знаменитостью: студенты поражались его диагностическим способностям, которые в глазах непосвященных выглядели почти колдовством.

В 1878 году Конан Дойль, студент второго курса медицинского факультета, был определен Беллу в помощники. «По некоей причине, недоступной моему пониманию, — писал он, — он выделил меня из роя студентов, часто толпившихся в его больничном отделении, и назначил помощником по амбулаторным больным: мне предстояло следить за списком его пациентов, делать простейшие записи об их болезни, а затем вводить пациентов по одному в большой кабинет, где восседал Белл, окруженный студентами и медицинскими ассистентами. Тогда-то я и воспользовался отличной возможностью учиться его методам и заодно замечать, что несколько мимолетных взглядов сообщают ему о пациенте больше, чем мне удавалось узнать при опросе больного».

Конан Дойль вспоминал один примечательный случай, когда Белл столкнулся с человеком, которого никогда прежде не видел:

Он сказал невоенному пациенту:

— Ну что ж, дорогой мой, вы служили в армии.

— Да, сэр.

— Недавно уволились?

— Да, сэр.

— Полк горцев?

— Да, сэр.

— Младший офицер?

— Да, сэр.

— Размещались на Барбадосе?

— Да, сэр.

— Видите ли, джентльмены, — объяснил он позже, — это человек почтительный, но шляпу он не снял, в армии это не принято. Однако в случае давнего увольнения он уже привык бы к гражданскому обычаю. Выглядит он властно и при этом явный шотландец. А что до Барбадоса, то больной жалуется на элефантиаз, который встречается в Вест-Индии, а не в Британии.

В другом случае незнакомая Беллу женщина вошла в лекционный зал, ведя за собой ребенка. «Он вежливо ее поприветствовал, — писал один из биографов Конан Дойля, — она в ответ сказала „доброе утро“». Дальше последовал диалог:

— Как добрались из Бернтайленда? — спросил Белл.

— Хорошо.

— Вверх по улице Инверлит шли благополучно?

— Да.

— А куда вы дели второго ребенка?..

— Оставила у моей сестры в Лите.

— А работаете по-прежнему на линолеумной фабрике?

— Да.

— Видите ли, джентльмены, — объяснил Белл студентам. — Когда она сказала «доброе утро», я заметил файфширский выговор, а ближайший город в Файфе, как вы знаете, Бернтайленд. На башмаках по краям подошвы заметна красная глина, а в радиусе 20 миль единственное место с такой глиной — ботанический сад. Улица Инверлит идет рядом с садом и дает кратчайший путь от Лита. На руке женщина несла пальто, которое слишком большое для ребенка, который был с ней, из чего ясно, что из дома она вышла с двумя детьми. И наконец, у нее на пальцах правой руки дерматит, характерный для рабочих линолеумной фабрики в Бернтайленде.

Диагностическое волшебство Белла коренилось в комбинации острой наблюдательности и строгого научного метода. «Глядите во все глаза, юноша! Включите уши, разум, шишку восприятия, используйте способность к дедукции, — так вспоминал его слова один из студентов, Гарольд Джонс. — Однако дедуктивные выводы, джентльмены, должны быть подкреплены безупречными и конкретными материальными доказательствами». Джонс, однокашник Конан Дойля, вспоминал, как Белл поздоровался с новым пациентом, а затем, повернувшись к студентам, сказал:

Джентльмены, рыбак! Вы, несомненно, заметили, что даже в жаркий летний день пациент обут в высокие сапоги. Когда он сел на стул, они были хорошо видны. В такое время года в высоких сапогах ходят только моряки. Оттенок загара на лице говорит о том, что он плавает вдоль побережья, а не ходит в дальние рейсы к другим странам. Это загар от пребывания в одном климате — так сказать, «местный загар». Под курткой у него ножны для ножа, такими пользуются здешние рыбаки. Во рту он прячет кусок табака для жевания и делает это весьма успешно, джентльмены. При сопоставлении таких дедуктивных выводов получается, что этот человек — рыбак. Кроме того, правильность выводов подтверждается тем фактом, что к его одежде и рукам прилипло несколько рыбьих чешуек, а запах рыбы при его появлении был очень заметным.