Маргалит Фокс - Конан Дойль на стороне защиты [Подлинная история, повествующая о сенсационном британском убийстве, ошибках правосудия и прославленном авторе детективов]

Правило: Все убийства совершаются «нежелательными лицами».

Частный случай: Оскар Слейтер принадлежит к «нежелательным лицам».

Вывод: Оскар Слейтер совершил убийство мисс Гилкрист.

Абдукция, как и реконструирующие науки Викторианской эпохи, порождает нарратив . Именно этот метод использовал Задиг для разматывания причинно-следственного клубка, который связал бы наблюдаемые факты. Более века спустя точно так же действовал и Шерлок Холмс: «Мы, кажется, вступили в область догадок» [26] Эта цитата и две последующие в переводе Н. Волжиной. — Прим. пер . , — говорит клиент Холмса доктор Мортимер в «Собаке Баскервилей».

«Скажите лучше, — отвечает Холмс, — в область, где взвешиваются все возможности, с тем чтобы выбрать из них наиболее правдоподобную. Таково научное использование силы воображения, которое всегда работает у специалистов на твердой материальной основе».

Раз за разом Холмс использует абдукцию для расследования дел, применяя ретроспективные рассуждения до тех пор, пока все не превратится, как он говорит, в «цепь непрерывных и безошибочных логических заключений». В рассказе 1904 года «Шесть Наполеонов» Лондон становится ареной ошеломляющих преступлений: кто-то последовательно крадет и разбивает совершенно одинаковые гипсовые бюсты Наполеона, изготовленные одновременно. Для известного своей недалекостью инспектора Лестрейда из Скотланд-Ярда очевидное объяснение состоит в том, что кражи — дело рук безумца, который «до такой степени ненавидит Наполеона Первого, что истребляет каждое его изображение, какое попадается на глаза» [27] Эта цитата и две последующие в переводе М. и Н. Чуковских. — Прим. пер . .

Однако на вкус Холмса гипотеза Лестрейда объясняет факты слишком примитивно. Если безумец действительно жаждет разбить все изображения Наполеона, тогда зачем охотиться на эти конкретные бюсты, «если принять во внимание, — отмечает Холмс, — что в Лондоне находится несколько тысяч бюстов, изображающих великого императора»? И почему, спрашивает Холмс позже, злоумышленник, сбежавший с одним из бюстов, не разбивает его сразу, а ждет, пока окажется на конкретном участке улицы? «Холмс показал на уличный фонарь, горевший у нас над головой, — пишет Конан Дойль. — Здесь этот человек мог видеть то, что он делает, а там не мог. Вот что привело его сюда».

Такие умственные наблюдения вкупе с поездками в некоторые места позволяют Холмсу создать, как заявляет он Лестрейду не без гордости, нарратив преступления «с помощью объединенной цепочки индуктивных рассуждений. Кражи с разбитием бюстов, — верно отмечает он, — имели целью найти бесценную жемчужину, спрятанную внутри одного из них».

«Холмс… действует как семиотик, — писала критик Розмари Дженн. — Он „читает“ преступление как литературные тексты, словно они представляют собой системы знаков. Истинное значение каждого знака определяется по его отношению к остальным в определенной сети значений … В итоге он способен распознать единственное соотношение, объясняющее все улики».

Полиция же той эпохи — как в холмсовском каноне, так и зачастую в жизни — предпочитала мыслить не рафинированными представлениями о сети непредвиденных обстоятельств, а прямолинейно, все деля сомнительным образом на черное и белое. Холмс объявляет о такой опасности в рассказе 1891 года «Тайна Боскомской долины», где он утверждает: «Нет ничего более обманчивого, чем очевидный факт». «Многих отправили на виселицу на основании куда более легковесных улик», — соглашается Ватсон. «Именно так, — отвечает Холмс. — И многих повесили ни за что».

11 февраля 1909 года британский ордер на экстрадицию преступника был санкционирован Государственным департаментом США. 14 февраля детективы Пайпер и Уорнок препроводили Слейтера вместе с его багажом, опечатанным американской таможней, на борт парохода «Колумбия». Прибывшее в Шотландию 21 февраля судно поднялось по реке Клайд. Чтобы избежать толпы, которая неминуемо собралась бы в Глазго поглядеть на успевшего прославиться подозреваемого, Слейтера сняли с парохода пятью милями раньше, в Ренфру, и довезли до места на автомобиле. Закованному в наручники Слейтеру при сходе на берег кто-то из экипажа «Колумбии» отвесил пинок.

В штаб-квартире полиции Глазго багаж Слейтера вскрыли. Среди аккуратно сложенной и тщательно запакованной одежды нашли тот самый молоток — небольшой, не многим крупнее молотка для клепки. Полиция сочла, что молоток успели вымыть, а непромокаемый желтовато-коричневый плащ с темными пятнами — постирать. Среди изобилия шляп нашлись две кепки, но ничего похожего на донегальскую, которую упоминала Мэри Барроуман. Клетчатых брюк, желтовато-коричневых гамаш и коричневых башмаков, в которых «наблюдатель», по показаниям некоторых свидетелей, глазел на дом мисс Гилкрист, тоже не обнаружилось.

«Посреди пылкой людской ярости, возбуждаемой кровавыми злодеяниями, имеется тенденция — не обошедшая также судей и присяжных — отметать или объявлять несущественными сомнения, польза от которых считается одной из привилегий обвиняемых, — писал Конан Дойль в документальной подборке „Странные уроки, преподанные жизнью“, в которой рассматривается три английских убийства XIX века. — Намного более разумной представляется та точка зрения, что пусть лучше 99 виновных избегут наказания, чем пострадает один невинный».

Полиция Глазго подобной щепетильностью не отличалась. Обвинения против Слейтера были шаткими, и в полиции это понимали. Брошь-улика — искра, от которой вспыхнула идея поимки Слейтера, — давно перестала быть уликой. Но полиция уже решила, что преступник у нее в руках, и не собиралась от него отказываться. В результате судебному делу предстояло почти полностью полагаться на опознание преступника свидетелями. Однако даже в случаях, когда никто не пытается сознательно подтасовывать факты, свидетельская память — штука ненадежная: она фрагментарна, склонна подменять одно другим, ею легко манипулировать. И хотя ненадежность свидетельских показаний будет научно доказана только в конце ХХ века, в эдвардианской Англии об этом ее свойстве уже знали по опыту.

За десятилетие до убийства мисс Гилкрист был вынесен еще один ошибочный приговор, выдвинувший проблему в поле зрения публики. В 1895 году жительница Лондона обвинила Адольфа Бека, потрепанного норвежского франта, в том, что он обманом выманил у нее драгоценности, прикинувшись титулованным дворянином. После ареста Бека полиция выяснила, что мошенник, применявший «игру на доверие», за последние годы обманул таким способом больше двух десятков женщин. Полиция выстроила в ряд нескольких мужчин для процедуры опознания, и многие жертвы указали на Бека — единственного среди всех седовласого мужчину с усами.