Маргалит Фокс - Конан Дойль на стороне защиты [Подлинная история, повествующая о сенсационном британском убийстве, ошибках правосудия и прославленном авторе детективов]

У Марион Гилкрист был младший брат Джеймс, который женился на даме по имени Элизабет Грир. Джеймс умер в 1870 году, тремя годами позже Элизабет Грир-Гилкрист вышла замуж за профессора Мэтью Чартериса, который преподавал медицину в Университете Глазго. У этой пары было три сына: Арчибальд родился в 1874-м, Фрэнсис — в 1875-м и Джон — в 1877-м.

Род Чартерисов был знаменит: среди предков числились прославленные миссионеры, теологи и преподаватели, и сыновья Элизабет полностью оправдали ожидания семьи: Арчибальд стал выдающимся юристом, Фрэнсис — врачом и преподавателем Глазговского университета, как отец; Джон стал офицером. К началу XX века семья была одной из самых известных в Глазго. Позже, в 1907 году, Фрэнсис Чартерис упрочил свое положение женитьбой на Анни Фрезер Кеди, дочери одного из состоятельных фабрикантов города.

Братья Чартерис, хотя и не имевшие родства с мисс Гилкрист, стали ей фактически племянниками, поскольку были сыновьями ее бывшей невестки. Они временами ее навещали и, судя по большинству отзывов, поддерживали с ней более теплые отношения, чем другие. Фрэнсис Чартерис, на свадьбе которого мисс Гилкрист была гостьей, был особенно к ней внимателен; именно от него она получила в подарок ирландского терьера. Однако Маргарет Биррел сказала Тренчу, что, несмотря на эти знаки внимания, «мисс Гилкрист заявила мне, что никто из Чартерисов не получит ни пенни из ее денег».

Фрэнсис Чартерис и был тем самым «А. Б.». Конан Дойль, частным порядком считавший, что именно Фрэнсиса и видели в передней мисс Гилкрист в вечер убийства, не спешил его обвинять. Кук тоже предостерегал насчет осмотрительности. «С любыми обвинениями против доктора я намерен обращаться осторожно, — писал он Конан Дойлю в мае 1914 года. — Ни я, ни кто другой не можем заявить, что доктор Чартерис и есть тот злоумышленник. Мы, разумеется, вправе сказать, что если его имя упоминала Ламби, то делу Слейтера когда-то должен прийти конец».

Однако семья Чартерисов, по-видимому, задействовала свои связи на самых высоких уровнях, пытаясь замолчать признание Ламби, и поэтому Слейтер был обречен.

Закрытое слушание по делу Оскара Слейтера состоялось в Глазго 23–25 апреля 1914 года. Шериф Миллар заслушал показания двух десятков свидетелей, несколько из которых, в том числе Мэри Барроуман и торговец велосипедами Аллан Маклин, в основном лишь повторили то, что говорили на суде пятью годами раньше.

Полицейские, дававшие показания, неумолимо стояли стеной, защищая своих. Старший руководитель Орр, который теперь носил звание помощника главного констебля, сказал, что не помнит, как посылал Тренча брать показания у Маргарет Биррел и как произносил фразу «это первая настоящая улика, которая у нас есть». Инспектор Пайпер, теперь главный инспектор-детектив, сказал, что Ламби ничего не говорила ему об А. Б. в вечер убийства; также он сказал, что она не могла опознать злоумышленника.

Миллар также допросил Ламби и Биррел. Ламби, ныне жена шахтера по имени Роберт Гиллон, заявила, что не называла имени А. Б. Она отрицала, что Тренч показывал ей портрет Слейтера и задавал вопросы об А. Б., а также то, что сказала ему: «Было бы смешно, будь он не тот, кого я видела». Биррел отрицала, что Ламби говорила ей об А. Б., и отрицала, что пересказывала это Тренчу.

Несколько свидетелей дали показания, которые могли бы стать свидетельством в пользу Слейтера; двое из них не выступали на первом суде: зеленщик Дункан Макбрейн и Колин Маккаллум — обувщик, у которого работала Барроуман. Макбрейн показал, что видел Слейтера спокойно стоящим у двери многоквартирного дома, в котором жил, в 8:15 того самого вечера, когда убили мисс Гилкрист, — в то самое время, когда Слейтеру полагалось запутывать следы после убийства, бегая по улицам в предместьях Глазго. Маккаллум показал, что у Барроуман не было никакого поручения, ради которого ей в тот вечер пришлось бы оказаться на Западной Принцевой улице.

Последним в тот день давал показания Джон Томсон Тренч. Назавтра Дэвид Кук писал Конан Дойлю:

Слушания, как вы знаете, открылись вчера. Тренч был последним свидетелем, дававшим показания в тот день. Я видел его позже. Он человек рассудительный и абсолютно честный. Он сказал мне, что слушания, по его мнению, были самым крупным фарсом, какой только происходил в юридических кругах за долгое время.

Сначала шериф сказал ему, что мисс Биррел и Ламби отреклись от заявлений про Чартериса, и спросил, посмеет ли он настаивать. Тренч подтвердил, что настаивает, и достал дневник, который содержал в образцовом порядке и в котором указано, что Тренч действительно наносил те визиты.

Рука полиции видна на всем. Освободить Слейтера в результате нынешнего волнения фактически значило бы обвинить полицию, прокурора, лорда-адвоката и судью. Вместо того чтобы выпустить дело на свет, прилагались и будут прилагаться все усилия, чтобы замять честное расследование.

По окончании слушаний шериф Миллар выслал стенограмму на рассмотрение министру Маккиннону Вуду. «Касательно манеры тех, кто давал показания, — написал он в сопроводительной записке, — я считаю достаточным заявить, что мисс Биррел… производила впечатление очень умной, внимательной и надежной свидетельницы… Миссис Гиллон [Хелен Ламби], мисс Мэри Барроуман и мистер Макбрейн выглядели честными и желающими рассказать правду». Позже, 17 июня 1914 года, Маккиннон Вуд огласил свое решение. «Я удовлетворен, — сказал он, — что не обнаружено никаких поводов вмешаться в исполняемый приговор ».

Разгневанный Конан Дойль отправил в печать яростное письмо. «Слушания велись при закрытых дверях перед одним-единственным местным шерифом, свидетели не были приведены к присяге, — писал он. — Все отдавало скорее русской, чем шотландской юриспруденцией». Он добавил: «Все дело, по моему мнению, останется бессмертным среди отборных злодеяний в качестве примера некомпетентности и упрямства должностных лиц».

Несмотря на ярость, Конан Дойль писал: «Мы не смогли сделать больше ничего». Для Тренча и Кука, впрочем, начинался новый, мрачный виток дела Слейтера.

14 июля 1914 года лейтенант-детектив Джон Томсон Тренч был отстранен от исполнения служебных обязанностей, 14 сентября его уволили из департамента полиции Глазго. Дискредитированный, он ушел в армию и стал инструктором по строевой подготовке, а затем сержантом в Королевском шотландском пехотном полку. В мае 1915 года, когда он готовился отправиться к Дарданеллам в составе своего батальона, он был арестован глазговскими полицейскими, в тот же день арестовали Кука. Их обвинили в перепродаже вещей, украденных при ограблении ювелирного магазина в Глазго в январе 1914 года.