Октябрьская комиссия Сокольнического района - Октябрьские дни в Сокольническом районе

И приступили к делу. Мы разбили на несколько групп отряд, который состоял из месткома, коммунистов и беспартийных товарищей наших мастерских тяги, а также и других служб, и завязали связь с Районным Комитетом и с центром, посылая туда товарищей по очереди; установили дежурства при вокзале и в поездах, проверяли документы и обезоруживали белых офицеров. Приезжавших наши отряды направляли в город с провожатыми и делились с ними запасом оружия.

Один из наших был ранен. Он находился в городе на связи. Два товарища попали в плен, когда возвращались обратно из города. Их забрали в Кремль. Здесь они были приговорены к расстрелу. Но расстрелять их контр-революционерам не удалось.

Наши заняли Кремль.

Структура железно-дорожного района была такова, что каждая дорога в пределах окружной составляла самостоятельную единицу — подрайон. Все же подрайоны составляли район. Во всем остальном структура была такая же, как и в других районах московской организации.

В Октябрьские дни железно-дорожный районный совет выбрал Военно-Революционный Комитет; такие же Военно-Революционные Комитеты были и на отдельных дорогах.

Райком целиком переехал в помещение райсовета, и партийная боевая пятерка совсем слилась с Военно-Революционным Комитетом. Немедленно была приведена в боевую готовность Красная Гвардия из рабочих на дорогах, часть коих присылалась в райсовет из близлежащих дорог, где был главный штаб. Красногвардейцы охраняли дороги и вокзалы, обезоруживали отдельных белогвардейцев, а также и целые, небольшие отряды их.

Революционные Комитеты отдельных дорог были в курсе дела всей дороги; к ним попадали все телеграммы, и они могли и сами пользоваться телеграфом и телефоном своей дороги, и контролировать все телефонные разговоры, и просматривать все телеграммы. Через дорожные Военно-Революционные Комитеты Районный Военно-Революционный Комитет, тесно связанный с дорожными организациями, был в курсе дела передвижения на всех дорогах войск, отрядов, казаков и т. д., принимал сам меры против их высадки, и сообщал в штаб центрального Военно-Революционного Комитета, о их передвижениях.

Остановлюсь лишь на нескольких эпизодах железнодорожного района в те бурные дни.

Военно-Революционный Комитет Москвы и партийная боевая пятерка (из М. К. Окр. Ком. и Областного Бюро), членом которой я был, ничего не знали, что делается в Питере. Этим пользовались эс-еры и меньшевики, чтобы распространять самые нелепые слухи о том, что в Питере, мол, большевики побеждены, что всех большевистских вождей перебили и т. д. Независимо от этого, как Московскому Комитету, так и Московскому Совету и их боевым органам необходимо было во что бы то ни стало связаться с ЦК партии и революционными органами Питера и страны, а центральный телеграф Москвы, несмотря на то, что он был в руках Военно-Революционного Комитета, был в первые дни решительно против нас. Связь с Питером была восстановлена через Северную дорогу по телефону, а через Николаевскую — по аппаратам Морзе и Бодо. На Николаевской дороге (на вокзале в Москве) настроение было против нас, но на Северной дороге телефонное сообщение с Питером было целиком в наших руках. Мне самому пришлось быть на вокзале Северной дороги и на телефонной станции пол-дня и целую ночь.

Там мы между многими телеграммами перехватили телеграммы Рябцева о присылке казаков в Москву и о присылке из Ярославля, с пристани «Кавказ и Меркурий» винтовок и, кажется, еще других боевых припасов. Туда были посланы В.-Р. Комитетом т. Манцев и еще кто-то. С помощью ярославских товарищей оружие было найдено, но ярославцам же оно понадобилось и осталось у них. Красногвардейцами Рогожско-Симоновского и Замоскворецкого районов — товарищами из паровозных мастерских М.-Казанской ж. д. были замечены вагоны с винтовками. Они под‘ехали с паровозом к вагону с винтовками, прицепили его и приехали с ним в паровозные мастерские, дав сейчас-же знать об этом центральным боевым органам Москвы. Последние же направили в паровозные мастерские грузовики, и все районы получили винтовки с Казанской ж. д., а патроны — из Симонова.

Борьба закипела с новой силой, а без патронов и винтовок борьба сильно затянулась бы.

Утром описываемого мною дня мне пришлось быть в партийной Боевой Пятерке, в Коммерческом институте в Замоскворечьи (теперь институт имени Карла Маркса и Энгельса). К нам приходили из всех районов с заявлениями, что у них патроны на исходе для того малого числа винтовок, которые имелись.

На другой день после начала Октябрьских боев мы перешли в штаб Городского Района, который помещался в трактире Романова у Сухаревой. Там мы встретили т. Бабинского , делегированного М. К., и т. В аренцеву , представительницу Военной Организации при М. К. Этот обычно мягкий товарищ с необыкновенно лучистыми глазами, теперь смотрел холодно и строго. Тут был также т. Никитин . Он имел вид деятеля из Городской Управы. Держал он себя как-то очень робко. Все время надоедал солдатам, которые должны были захватить телефонную станцию, — своими напоминаниями, что станция чудо научной техники, что другого такого сооружения нет во всем мире и что поэтому во что-бы то ни стало нужно ее сохранить во время боя. Было так нелепо вести подобные рассуждения с солдатами, идущими в бой, что уж и не знаю, как они не поколотили его.

Помню еще тов. Петрова , высокого с курчавой всклокоченной головой. Он был начальником отряда Красной Гвардии Гор. района и входил в боевую военную тройку, состоявшую из него, Петрова, Бабанского и Варенцовой О. А . Он заведывал выдачей оружия красногвардейцам и распределением сил. Тут же суетилась и т. Ася , выдавая пропуска из штаба выходящим. Она почти бессменно была на этом месте.

Тут же находились два прапорщика, приведенные солдатами из Спасских казарм в качестве спецов. Один, уже немолодой, брюнет, щупленький, с лицом себе на уме, а другой совсем еще мальчик, розовый с ярко красными губами и детски добродушным лицом.

Тов. Эйгин из Мызы Раево все время сокрушался от того, что ему ни разу не пришлось пальнуть из какого-то тяжелого орудия. Эту пушку с большим трудом удалось добыть. Ее долго и с любовью устанавливали, а выпалить не пришлось, так как юнкера начали, как тараканы, вылезать из помещения телефонной станции, переодетые в платья телефонисток. Одного такого переодетого армянина привели к нам в штаб. Он стоял в какой то нелепой светлой юбке и покрытый платком трусливо озирался и ревел басом. Его допрашивала Ольга Афанасьевна Варенцова , а прапорщик Бонар с презрением говорил ему: