Николас Рейнольдс - Писатель, моряк, солдат, шпион. Тайная жизнь Эрнеста Хемингуэя, 1935–1961 гг.

Президентская программа лояльности нравилась Хемингуэю еще меньше, чем внешняя политика. Писатель лишь отчасти насмешливо говорил Ланхему, что эта программа ставит его, Хемингуэя, под удар как «скороспелого антифашиста» {43} . Теперь, предсказывал Хемингуэй, «в ходе нынешней охоты на ведьм», у скороспелых антифашистов одна дорога — в «концентрационные лагеря» {44} . Продолжая в том же духе, он говорил Ланхему, что, если их дружба окажется когда-нибудь компрометирующим фактом, генерал «имеет полное право отречься» от писателя. (Ланхем все-таки продолжал находиться на действительной военной службе. Его политические взгляды были в целом совершенно обычными; он имел, пожалуй, более широкий кругозор по сравнению с некоторыми собратьями-офицерами, но в общем находился намного ближе к центру, чем его лучший друг. В 1948 г. он сказал Хемингуэю, что обычно отдает предпочтение демократам, а не республиканцам, но имеет невысокое мнение об Уоллесе {45} .) По язвительному замечанию Хемингуэя, может выясниться, что он обрабатывал Ланхема и его полк «в стремлении выведать… секреты… [и] передать их в Москву». Он знал, что его считали «опасным красным» до войны. Потом, во время войны, когда он работал на американскую разведку, характеристику изменили на «заслуживающий доверия». Однако, поскольку никто официально не признавал его службу, он вполне мог подвергнуться гонениям.

В размышлениях Хемингуэя соседствовали элементы реальности и фантазии. В Америке не было никаких концентрационных лагерей для левых. «Голливудская десятка» действительно отправилась в тюрьму, но только после провоцирования комиссии. До вступления Америки в войну ФБР обращало внимание на симпатии Хемингуэя к левым. Его высказывания в поддержку Испанской Республики, в частности батальона имени Авраама Линкольна и «коммунистического комитета… в защиту испанской демократии», долгое время служили источником пополнения досье в ФБР {46} . После Перл-Харбора посольство в Гаване запросило у ФБР разрешение использовать писателя в качестве руководителя организации Crook Factory. Это заставило ФБР поближе присмотреться к Хемингуэю, который до той поры лишь провоцировал агентов бюро и жаловался на них Джойсу и Брейдену, а один раз сочинил 14-страничную писульку, где обвинял специального агента Кноблауха в симпатиях к фашистам. Лишь после того как Хемингуэй попытался выставить Кноблауха с Кубы, Гувер дал распоряжение обобщить все известное о писателе {47} . В результате в апреле 1943 г. появился полный обзор открытой и конфиденциальной информации о Хемингуэе, на основании которого был сделан вывод о том, что у бюро «нет информации, позволяющей безусловно связать его с Коммунистической партией или… подтвердить его членство в партии» {48} .

К тому времени бюро уже завело на Хемингуэя официальное досье — номер 64–23312, которое пополнялось на протяжении многих лет, когда о писателе появлялись сообщения в прессе и когда представители бюро присылали отчеты {49} . Классификационный префикс 64 обозначал «Разное за рубежом» — собирательную категорию, куда входила Куба. Значительная доля информации в досье касалась междоусобицы Crook Factory и ФБР на Кубе, а также пригодности Хемингуэя для разведывательной работы. Другие документы отражали обеспокоенность бюро в связи с тем, что Хемингуэй может критически отозваться о ФБР в одной из будущих книг. Этого Гувер всегда старался избегать. Несколько документов в досье перекликались с другими досье вроде того, что посвящалось ветеранам батальона имени Авраама Линкольна или глубокому анализу обвинений Густаво Дурана в симпатиях к коммунистам, которые считались значительно более серьезным грехом, чем «либерализм» Хемингуэя.

Досье номер 64–23312 не относилось к разряду дел о контрразведке или внутренней безопасности, а его содержание показывает, что бюро не занималось систематическим наблюдением за Хемингуэем и не вело расследования в связи с подозрениями в совершении преступлений вроде шпионажа {50} . Много лет спустя, в июле 1955 г., один из сотрудников ФБР, проверявший дела 1938 г., пришел к выводу, что «ФБР не вело никаких расследований… в отношении упомянутого лица [Хемингуэя]». {51} Бюро никогда особенно не симпатизировало и не доверяло Хемингуэю, но он глубоко заблуждался, когда в 1942 г. заявлял, что правительство США следит за ним, поскольку не верит в его благонадежность {52} . Как и у всех остальных, его почта и звонки контролировались цензурой военного времени, но никто не уделял ему особого внимания и никто не следил за ним в Нью-Йорке или в Гаване с тем, чтобы выяснить намерения.

В июне 1947 г. Хемингуэй отправился в посольство в Гаване, чтобы получить знак официального признания своей службы в военное время — медаль «Бронзовая звезда». На фотографии церемонии он запечатлен в гуаябере с длинными рукавами — украшенной вышивкой кубинской сорочке, подходящей для официальных событий. Бравый полковник в парадной форме — кителе цвета хаки с галстуком и орденскими ленточками — наклонился к нему, чтобы прикрепить медаль к гуаябере. Перед этим, скорее всего, помощник зачитал благодарность в приказе за работу военным корреспондентом во Франции после высадки союзных войск с 20 июля по 1 сентября, а потом с 6 сентября по 6 декабря, когда Хемингуэй находился в Рамбуйе с Дэвидом Брюсом и на фронте в 22-м пехотном полку после взятия Парижа {53} . В благодарности были слова о его «знании современной военной науки» и храбрости, которую Хемингуэй проявлял, «находясь под огнем в районах боевых действий» ради того, чтобы представить «читателям реальную картину тягот и побед, выпавших на долю солдата на переднем крае».

Но красивые слова не доставили радости Хемингуэю. На его лице выражение человека, который чувствует себя неловко и считает происходящее не совсем правильным. Он принимает медаль и благодарность в приказе, соответствующие ситуации, приобщает их к своим личным бумагам в усадьбе Finca Vigía и практически тут же сообщает Ланхему, что «все это дело с Бронзовой звездой выглядит очень странно». Он не знает предысторию, кто пробил это через систему и написал благодарность, но, на его взгляд, это «очень скользкое сочинение» {54} . В определенной мере проблема заключалась в том, что Хемингуэй рассчитывал на более серьезную награду, соответствующую его делам на полях сражения, вроде креста «За выдающиеся заслуги», которым щеголял один из офицеров УСС в Рамбуйе {55} . Возможно, он считал, что крест может освободить его от клейма скороспелого антифашиста, который не только подписывал воззвания и выступал с речами, но и зашел довольно далеко в сотрудничестве с НКВД.

Без креста жизнь текла дальше, как и прежде. В сентябре Хемингуэй написал Ланхему, что у него опять «черная задница [депрессия], причем в самой сильной форме» и что политические новости из Вашингтона «очень мрачные» {56} . Замечание о том, что с него хватит войны, было другой формой неодобрения все более жесткой позиции администрации Трумэна в отношении Советов {57} .