Борис Соколов - Истребленные маршалы

Бывший заместитель министра госбезопасности и начальник следственной части МГБ полковник М.Д. Рюмин, арестованный вскоре после смерти Сталина, на допросах 10–13 июня 1953 года показал, что допрашивавший Худякова следователь Герасимов заставил того признаться в принадлежности к английской агентуре, а также в том, что «принимал якобы какое-то участие в расстреле Бакинских комиссаров». По словам Рюмина, Герасимов систематически избивал маршала. О том, что к Худякову применялись меры физического воздействия, показал на допросе и бывший следователь М.Т. Лихачев. Сам Герасимов рассказывал Рюмину, что Абакумов в разговоре с Анастасом Ивановичем Микояном выяснял обстоятельства ареста и расстрела 26 Бакинских комиссаров, чтобы потом внести эти данные в протокол в качестве признаний, будто бы добровольно сделанных Худяковым.

Вот где собака зарыта! Сталин решил, что пора заиметь солидный компромат на соратника по Политбюро товарища Микояна. Боюсь, что погубила Худякова отнюдь не трофейная лихорадка, близость к попавшему в опалу Новикову или какие-то недочеты в руководстве ВВС. Нет, роковыми для Сергея-Арменака Александровича-Артемовича стали армянская национальность и присутствие в Баку в 1918 году, в одно время с Анастасом Ивановичем. Сталину и Абакумову просто нужен был высокопоставленный военный, которого можно было так или иначе связать с Микояном в один заговор. Худяков-Ханферянц идеально подходил для этой цели. И шпионаж в пользу англичан пришить ему не составляло труда. Ведь до захвата Баку турками там находился небольшой английский отряд. Почему бы кому-нибудь из британских офицеров не завербовать 16-летнего армянского паренька. Авось, в большие люди выйдет. А в Ялте в феврале 45-го Худяков встречался с Черчиллем и английскими генералами. Пусть-ка попробует доказать, что не передал им секретной информации и не получил от хозяев секретных инструкций. Может, им с Микояном поручили устроить переворот, бомбить с воздуха Кремль, уничтожить Сталина. Вполне потянет на большой политический процесс, вроде тех, что были в 30-е годы.

Недаром же Иосиф Виссарионович еще в 1935 году, вскоре после самоубийства Орджоникидзе, вкрадчиво говорил Микояну: «История о том, как были расстреляны 26 Бакинских комиссаров и только один из них — Микоян — остался в живых, темна и запутанна. И ты, Анастас, не заставляй нас распутывать эту историю». В своих мемуарах, впервые появившихся в печати в 60-е годы, Анастас Иванович отстаивал версию, прозвучавшую в 20-е годы на процессах по делу о гибели руководителей Бакинской коммуны. Будто бы эсеро-меньшевистское правительство в Ашхабаде, когда ему в руки попали Шаумян и его товарищи, воспользовалось списком, который оказался у одного из арестованных. Дело в том, что до отплытия из Баку комиссаров арестовали городские власти. Их список сохранился у старшего по камере. Микоян, не будучи арестован, в злополучный список не попал. Всего же там числилось 25 человек, в том числе и совсем случайные люди, вроде делопроизводителя штаба. К ним власти в Крас-новодске, куда прибыл пароход из Баку, добавили 26-го — известного большевистского журналиста Тате-воса Амирова. Микоян же, хоть и был арестован в Красноводске, но под расстрел не попал, так как в тюремном бакинском списке отсутствовал. Скажу, что мне довелось слышать и другое. Как-то в 70-е годы я стоял у прилавка книжного магазина и просматривал микояновские мемуары. Рядом стоял человек, по виду — армянин, и радостно сообщил: «А, Микоян, так он же дашнак, недавно установили. Поэтому его и не кончили вместе с Шаумяном». Может быть, этот слух и явился слабым отголоском дела Худякова, где Микоян тоже фигурировал? Во всяком случае, никаких публикаций о связях Анастаса Ивановича с дашнаками мне встречать не доводилось.

Можно предположить, что в итоге Сталин решил дела против Микояна не возбуждать. И Худякова осудили как простого английского шпиона и участника расстрела Бакинских комиссаров, но ни к какому военному заговору несчастного приплетать не стали. И с расстрелом не спешили. Во всех энциклопедиях датой смерти Худякова указывается 18 апреля 1950 года — день скорого и неправого суда над ним. Однако военные юристы А.И. Муранов и В.Е. Звягинцев в своей книге «Досье на маршала», посвященной закрытым судебным процессам 20-х — 50-х годов, утверждают, что Худяков был расстрелян в период между 18 и 23 августа 1950 года. Если это действительно так, то, возможно, от маршала добивались дополнительных показаний против кого-то из высокопоставленных лиц или думали использовать в еще одном судебном процессе. Но потом все-таки привели приговор в исполнение.

Еще в 1953 году в Москву вернулись вдова и двое детей Худякова, в 1951 году репрессированные как «члены семьи изменника Родины». Однако вселиться в свою квартиру они не смогли. Там уже проживал офицер МГБ.

Вот что написал о себе Григорий Иванович Кулик в автобиографии, датированной 5 января 1939 года: «Я родился в 1890 году на хуторе Дудниково, около г. Полтавы, б. Полтавской губернии и уезда (ныне Полтавской области) в семье крестьянина-бедняка. Отца своего я не помню, так как он умер в год моего рождения».

Детство будущего маршала было трудным. Сирота с рождения, Гриша рано узнал тяжелый крестьянский труд. Из 9 детей в семье он был самым младшим. Кулики владели карликовым наделом в две десятины земли. После женитьбы старших братьев они получили собственные наделы, и Григорию с матерью осталось всего полдесятины. «В 1906 или 1907 году, — отмечал Кулик в автобиографии, — мать через банк с рассрочкой на 50 лет купила дополнительно две десятины земли, и вот на этой земле я работал до призыва в царскую армию, т. е. до 1912 года». Урожая едва хватало, чтобы прокормить себя и сделать причитающиеся платежи по ссуде.

В армии Кулик служил в артиллерии, пройдя путь от рядового до старшего фейерверкера (так назывался артиллерийский унтер-офицер), получил под свою команду взвод. Всю Первую мировую войну он пробыл на фронте. Но еще до войны Григорий Иванович оказался причастен к революционному движению. Вот что в связи с этим можно прочесть в его автобиографии: «Революционные взгляды, кровная ненависть к царскому самодержавию, помещикам, офицерам и попам у меня сложились еще в 1903 году, при следующих обстоятельствах. Район Полтавщины в 1903 году был охвачен крестьянскими восстаниями, и в это время было разгромлено поместье нашего помещика. Я еще мальчишкой видел, как жестоко и зверски расправлялись с крестьянами за эти крестьянские восстания карательные отряды, запарывая насмерть крестьян.

В 1905 году за участие в забастовке был арестован мой брат (старше меня на 18 лет), работавший в то время рабочим в железнодорожных мастерских на станции Белгород, и был заключен в Курскую тюрьму.