Роберт Шёнберг - Мистер Капоне [litres]

В выходные дни заключенные могли общаться два часа во время занятий спортом или чем-то другим. Капоне занимался музыкой, овладел банджо и мандолой [220] Мандола (мандора, пандурина или бандурина) – итальянский струнный щипковый музыкальный инструмент, разработанный в процессе изготовления лютни, как более компактный и экономный в создании. .

Примерно через четыре года Джонстон смягчил правило молчания и некоторые другие стеснения с точки зрения внешнего мира. Заключенные получили возможность посмотреть четыре фильма в год по праздникам с любимой маленькой звездочкой Ширли Темпл [221] Ширли Темпл (Shirley Temple, 1928–2014 годы) – американская актриса, известная детскими ролями, затем – политик, посол США в Гане (1974–1976 годы) и Чехословакии (1989–1992 годы). К 1938 году снялась более чем в двадцати фильмах. . Была предоставлена возможность подписаться на текущие журналы, одобренные начальством.

С первого дня начальник тюрьмы Джонстон опасался, что Капоне попытается доминировать над остальными. «Было очевидно, – вспоминал Джонстон о первой встрече, – что он хотел произвести впечатление на других заключенных, задавая мне вопросы таким образом, словно являлся лидером. Мне нужно было убедиться, что у заключенных не возникло подобного убеждения. Я присвоил Капоне номер, обязал выполнять стандартные инструкции и приказал двигать вместе со всеми».

Тем не менее Капоне не потерял звездный статус. Директор федерального управления тюрем Джеймс Беннет назвал его самым выдающимся гангстером всех времен. Теоретически Джонстон мог признать, что так и есть, поскольку устал слышать имя Капоне. При посещении Rotari, Commonwealth, Olympic и других клубов Сан-Франциско его постоянно донимали репортеры, интересующиеся, как поживает Аль Капоне, чем занимается и является ли боссом для других заключенных. Даже федеральные офицеры начинали беседы с вопроса: «Как там ваша звезда?» Терпение Джонстона лопнуло поздно вечером, когда Сэнфорд Бейтс, предшественник Беннетта, позвонил по телефону и поинтересовался, разрешено ли Капоне заказывать шелковое нижнее белье из Лондона.

Бюро делало все возможное, чтобы прекратить разговоры о Капоне, как внутри организации, так и вне, заявив: «Исправительное учреждение Алькатрас является непревзойденным с точки зрения удаленности и изолированности». Заключенный Алькатраса «полностью терял публичный образ, обретенный при задержании и разбирательстве».

С Капоне такого не случилось. О его деяниях продолжали говорить в прессе, пусть и не на первой полосе.

Капоне не переставал пытаться выделяться среди остальных и частично преуспел. Несмотря ни на что, начальник Джонстон считал Капоне потрясающей личностью и всегда был готов побеседовать.

– Возможно, вы не знаете, босс, – как-то сказал Капоне, – и, может быть, не поверите, но многие очень крупные бизнесмены радовались дружбе со мной. Когда я был на пике, они часто обращались за помощью.

Потрясенный экс-банкир захотел узнать, какие законопослушные бизнесмены нуждались в помощи гангстера. В ответ Капоне рассказал Джонстону увлекательные истории об урегулировании газетных тиражных войн, отмене забастовок, упоминая, что имел дело с самыми влиятельными парнями, владеющими крупнейшими газетами.

– Это очень интересно, – ответил Джонстон, – возможно, вы еще что-нибудь расскажете?

«Я без ума от музыки,

– говорил Аль Капоне.

– Музыка помогает мне

забыть, кто я, и возносит

меня до такой степени, что

я начинаю чувствовать,

будто нахожусь прямо-таки

в паре кварталов от рая».

Капоне охотно выполнял просьбы, но не получал никаких дополнительных привилегий. И, поскольку не мог купить благосклонность заключенных, его престиж продолжал падать, так как единственным способом заработать уважение в Алькатрасе было неповиновение.

Когда директор Беннетт приехал пообщаться с заключенными, Джонстон объяснил, почему поместил по одному охраннику с винтовкой напротив каждого заключенного, с которым беседовал Беннетт.

«Это отчаянные люди, – пояснил Джонстон, – которые могут расценивать нападение на нас как проявление доблести». Не имело никакого значения, что они будут немедленно наказаны. Типичному заключенному Алькатраса было около тридцати двух лет, срок его наказания составлял двадцать пять лет. Большинство знало, что федералы подготовили очередное дело, и, едва выйдя из тюрьмы, они получат очередной срок. Для ста семнадцати из ста семидесяти восьми прибывших были изданы такие предписания.

Один из заключенных сказал: «Жизнь здесь настолько монотонна, что хочется нарушить правила только ради того, чтобы что-то поменять». Заключенные регулярно устраивали бунты и мятежи, которые быстро подавлялись, но каждый раз находились новые зачинщики. Большинству мятежников было нечего терять и, как писал Джонстон: «Многим абсолютно все равно, живы ли они или умерли».

В Алькатрасе не поощрялось хорошее поведение, как в других тюрьмах. Не было доверенных лиц, особых привилегий и послаблений. Вместо этого заключенные могли ожидать наказания за самое минимальное нарушение, что напрямую било по правилу хорошего времени, предусматривающему снижение срока на десять дней за каждый месяц безупречного поведения. Для человека со сроком двадцать пять лет это значило очень много. Еще одно наказание – помещение в изолятор – играло положительную роль с точки зрения положения заключенного. В изоляторе было не намного хуже, чем в обычной камере, но это вызывало уважение и восхищение товарищей и придавало статус неукротимого жесткого парня.

Капоне было что терять. Войдя в ворота Алькатраса, он уже отсидел два года десятилетнего федерального тюремного заключения. Потенциально правило хорошего времени снижало его срок на одну тысячу двести дней и превращало десять лет в шесть лет и восемь месяцев. Правда, после этого еще ожидал год в тюрьме округа, но и его можно было скостить за счет хорошего поведения, превратив в восемь месяцев. Оставаться образцовым заключенным, каким Капоне был в Атланте, являлось единственным рациональным решением, невзирая на потерю популярности и престижа.

В первое время Капоне определили на работу в прачечную, стирающую одежду военнослужащих местных армейских баз. Это был ежедневный каторжный труд в зловонной, шумной и душной обстановке.

В январе 1935 года в Сан-Франциско пришвартовался большой армейский транспорт, который буквально похоронил работников под грудами грязного постельного белья и одежды. Тридцать шесть заключенных, работавших в прачечной, не выдержали и устроили забастовку. Капоне отказался принимать участие, чем моментально вызвал лютую ненависть остальных. Месяц спустя одному из забастовщиков, Уильяму Колье, бывшему солдату с пожизненным сроком за убийство офицера, показалось, что Капоне слишком быстро бросает в него одежду через каток. Он облил Капоне грязной мыльной водой. Капоне и Колье схлестнулись, пока их не разняли охранники.