Роберт Шёнберг - Мистер Капоне [litres]

Вероятно, Сент-Джон увидел бы лишь что-то вроде исследовательского интереса. Капоне хотел достигнуть соглашения, потому что сотрудничество – путь наименьшего сопротивления.

На самом деле Капоне уже завладел контрольным пакетом акций газеты Сент-Джона. У Сент-Джона и его ассоциированного помощника было по 49 % акций, а остальные 2 % принадлежали третьему лицу, поскольку государственное законодательство требовало наличия трех корпоративных директоров. Пока Сент-Джон находился в больнице, ассоциированный помощник и третье лицо с готовностью продали посреднику Капоне свои доли.

Вернувшись из Италии, Торрио понял, что не зря доверил Капоне управление империей. Она процветала. Помимо собственных салунов и казино в ней успешно существовали и заведения местного уровня, владельцами которых ни Торрио, ни Капоне официально не являлись. Сто двадцать – а по другим данным, сто шестьдесят пять салунов, были разбросаны по территории около шести квадратных миль и работали на полную мощность.

Капоне сколотил целое состояние. Основываясь на весьма несистематических записях инспекционных проверок и не имея точных данных о количестве заведений, историки давали весьма разные оценки доходов. «Частокол» приносил не менее $5000 в неделю, и это прибыль только одного заведения.

Правительственные финансовые документы называли сумму в $123 101 и 89 центов (за 1924 год по всему Сисеро), это было смехотворно мало, но зафиксированно официально. В 1924 году Капоне приобрел за $12 500 автомобиль McFarland, сделанный по индивидуальному заказу (в то время четырехдверный Maxwell стоил $1335, а купе Chevy – $680), обменяв на старый Lincoln и оплатив разницу в $4500 наличными.

Торрио настолько обрадовался росту протеже, что сделал Капоне партнером из расчета 50 на 50. Подчиненные Капоне любили босса, восхищались и повиновались.

Капоне не вел себя как лидер бойскаутов. Ходили слухи, что молодой мускулистый экс-вышибала был не прочь поднять нарушителя дисциплины за уши, словно кролика, и, кинув на пол, попинать ногами не слишком сильно сопротивляющееся тело. С другой стороны, Капоне справедливо относился к подчиненным и никогда не жадничал. Его водитель Джордж Мейер, которому уже за восемьдесят, до сих пор помнит, как в первый раз повез Капоне на ипподром:

– Сколько у тебя денег, малыш? – спросил Капоне, когда они приехали. Услышав, что у Мейера около $80 долларов, Капоне бросил на сиденье четыре или пять скомканных cтодолларовых купюр. – Вернешься к 6 часам, – сказал водителю и зашагал прочь.

Капоне умел демонстрировать доверие к подчиненным. Посреднические функции между Сент-Джоном и сетью по продаже его газеты выполнял Луи Коуэн – тощий карлик, ответственный за городские ларьки, торгующие прессой. Капоне разглядел в нем потенциал и назначил поручителем при выдаче кредитов на многоквартирные дома на сумму в $500 000. Путем хитрых манипуляций Капоне отстранил Сент-Джона от издательства газеты Tribune в Сисеро и заменил его Коуэном. Коуэн молился на Капоне.

«Преступный мир мало отличается от обычного, – писал репортер Джесси Джордж Мюррей, который встречался с Капоне незадолго до смерти. – В нем также существуют рабочие и выходные дни, реализуются возможности и выстраиваются личные отношения. Люди Капоне знали, что могут на него положиться».

Ярким примером был Джек Гузик. Немного людей могли терпеть его рядом. «Я страстно ненавидел этого человека, – рассказывал Джордж Мейер, которому иногда приходилось возить и Гузика. – Казалось, все, съеденное за прошедшую неделю, можно было увидеть на его жилете. Кроме всего прочего, от Гузика отвратительно пахло». Отбросив внешнее впечатление, личные данные и изысканные манеры, Капоне решил, что Джек Гузик способен приносить пользу. Со временем этот жирный экс-сутенер стал его бизнес-менеджером.

Какое бы отвращение Гузик ни вызывал, самые радикальные ненавистники испытали сочувствие, когда ранним вечером 8 мая 1924 года он, пошатываясь, вернулся в Four Deuces с разбитым в кровь лицом.

– Кто это сделал? – спросил Капоне.

Джозеф Л. Ховард считался «мелочью», несмотря на подозрение в трех убийствах. Некоторые полагали, Гузик отказал ему в выдаче кредита, другие думали, в деле была замешана подружка Ховарда. Что бы ни стало причиной конфликта, произошедшего в майский вечер, Ховард отмолотил маленького жирдяя, и, истекая кровью, Гузик поковылял в Four Deuces.

Ближе к половине седьмого вечера Капоне ворвался в салун Генри Джейкобса, в паре кварталов от Four Deuces по улице Уобаш, и подошел к Ховарду, развалившемуся около сигарной стойки.

– Привет, Аль, – приветствовал Ховард, даже не предполагая, что ему могут предъявить претензии за избиение такого слизняка, как Гузик.

– Что ты хотел сказать, ударив моего друга? – Рука Капоне опустилась на плечо Ховарда.

– Убирайся назад к своим шлюхам, грязный даго [88] Даго (амер., презр.) – производное от Диего, прозвище итальянца, испанца, португальца; итальяшка, макаронник. , – прорычал в ответ Ховард.

Этими словами он подписал смертный приговор, превратив заурядное избиение в убийство. Капоне дернул Говарда, выхватил из кармана пистолет, приставил дуло к щеке и выстрелил. Затем выпустил в беднягу еще пять пуль.

Как и следовало ожидать, посетители салуна Джейкобса не видели и не слышали ничего, что бы могло помочь полиции. Но все-таки Капоне пришлось исчезнуть на месяц, пока друзья не убедились в его безопасности.

Поздним вечером, 11 июня 1924 года, Капоне пришел в полицейский участок на Коттедж-Гроу авеню:

– Я слышал, полиция меня разыскивала, – сказал Капоне, – любопытно узнать зачем.

Его доставили к помощнику прокурора Роберта Кроу, двадцатичетырехлетнему Уильяму Х. МакСвиггину. Капоне заявил, что ничего не знает о Ховарде, а в день убийства находился за городом. Дело осталось нераскрытым.

Это самое важное, со стратегической точки зрения, убийство за всю карьеру Аль Капоне. Через восемь месяцев Капоне стал во главе всего предприятия. Теперь даже самый последний член банды мог сказать: «Если Аль пошел на такое ради свиньи Гузика, что он не сделает для меня?»

Забавно, но именно Дини О’Бэниону приписывается фраза: «За один месяц в Чикаго продается пива на тридцать миллионов долларов. Из этих денег один миллион уходит к полицейским, политикам и федеральным агентам по надзору. Никто, находясь в здравом уме, не откажется от такой ежемесячной доли».

Что можно сказать о психическом здоровье людей, которые ставили под угрозу доход $30 миллионов, не говоря о жизнях, чтобы присвоить чуть больший кусок от общей доли? При этом у них не было возможности потратить деньги достаточно быстро, чтобы изменить судьбу. Эти доходы никогда не являлись реальными деньгами. Впрочем, прибыль, о которой идет речь, была не больше, чем та, за которой гонятся современные рейдеры и короли рынка мусорных облигаций.