Борис Колымагин - Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки

И все-таки Крымская церковь укреплялась. Росли доходы епархии. В 1955 году по сравнению с 1954-м они выросли на 193 305 руб. (18). В 1956 году «в сравнении с 1955 годом доходы по 32 приходам увеличились на 407 тыс. руб.; по 15 приходам уменьшились на 114 тыс. руб.; по двум приходам стабильно» (19).

«Рост доходов идет главным образом за счет городских церквей. Например, в Симферополе в кафедральном соборе в 1947 году доход был 412 165 руб., то за 1957 г. он составил 611 000 руб. В Алуште соответственно 68 864 руб. и 120 000 руб. Увеличение доходов наблюдалось за последние 3–4 года» (20).

Весной 1956 года усилился процесс освобождения духовенства. Из заключения прибыли о. Григорий Афанасьев и о. Евгений Руденко (21). Ежегодно епархия тратила значительные суммы (в 1957-м – 650 тыс. руб.) на ремонт и украшение храмов. «Лука не жалеет средств на ремонты церковных зданий, за 3 года на ремонты израсходовано около 1,5 млн руб.», – сообщает чиновник (22).

На уполномоченного СДРПЦ посыпались заявления об открытии новых приходов, и хотя они, как и прежде, отражались, появилась надежда, что законные интересы верующих будут хотя бы частично удовлетворены.

Так что архиепископ Лука имел все основания в своем отчете патриарху за 1956 год написать: «В важнейших городах Крыма и особенно в Симферополе ярко выражен подъем церковной жизни: очень небольшой (до 2500 чел. вместимостью) кафедральный собор не вмещает молящихся» (23).

Владыка по праву считался крутым руководителем. К тем священникам, которые компрометировали свой сан, он был предельно строг. Так, за систематическое пьянство Лука лишил сана священника Вязового и перевел его в псаломщики. На виновника святитель наложил епитимью: пройти пешком 150 км от Партизанского до Соленого озера. У Вязового были больные ноги и большой горб. Он уклонился от выполнения наказания и скрылся в неизвестном направлении (24).

Однако «крутизна» нравилась далеко не всем. Однажды в откровенной беседе с о. Николаем Розановым святитель сказал: «Если 50 % священников меня уважают, это хорошо» (25).

Что же являлось причиной напряжения между духовенством и правящим епископом? Почему служители алтаря не всегда жили в мире со своим архипастырем? На эти вопросы могут быть даны разные ответы. Самый напрашивающийся, лежащий на поверхности – это стремление клириков попасть на богатые приходы, во всяком случае не самые бедные. Лука достаточно активно перемещал священников, и это вызывало постоянные упреки в его адрес.

Другим источником недовольства служили вполне определенные требования святителя к жизни клириков. Он не отделял ортодоксию от ортопраксии, то есть церковного учения от жизни по вере, и требовал неукоснительного соблюдения поста, строгого уставного служения, обязательного ношения рясы, отказа от вредных привычек – пьянства и курения. Не разрешал одиноким священникам даже содержать у себя дома родственниц, в помощи которых они нуждались, дабы исключить злые слухи. Такого рода требования далеко не всем нравились. Отсюда обиды. Скажем, о. Михаил Семенюк жалуется уполномоченному на то, что Лука «запрещает брить бороды, стричь волосы и носить гражданскую одежду, вследствие чего нельзя в Ялте выйти на улицу, пройтись по набережной. Стыдно ходить с длинными волосами, с бородой, в рясе, особенно среди курортников» (26). Впрочем, эти слова лишь в малой мере характеризуют отношения архиерея и священника. Из других документов известно, что Лука всячески противился удалению Семенюка из Ялты как неблагонадежного, старался его не обидеть. И слова о. Михаила можно расценить как попытку спрятаться за мощную фигуру архипастыря. Мол, хожу в рясе не по собственной инициативе, и ваши указания всегда выполняю, поэтому не трогайте меня, товарищ уполномоченный.

А вот сетования настоятеля симферопольского Благовещенского храма о. Леонида Юркевича: «Врачи рекомендуют кушать только молоко и масло, но сейчас пост. Обратился к архиепископу Луке, как к своему начальнику, чтобы разрешил ему во время поста кушать молоко. Архиепископ категорически запретил и, более того, прочитал целую нотацию, что «если Вы, как пастырь, соблюдать посты не будете, что скажут Ваши прихожане» (27).

У о. Леонида, похоже, был темный страх перед епископом. Однажды во время совершения Юркевичем литургии Лука зашел в алтарь и стал молиться. «Юркевич так растерялся, что прекратил службу, облокотился на престол, повернулся спиной к Луке и стал что-то бормотать». Объяснение Юркевича: «Когда вошел в алтарь владыка, я так растерялся и испугался, что весь облился холодным потом и упустил…» (28).

Ортопраксия Луки нередко граничила с ригоризмом, обычным для определенного типа епископата. Здесь были свои положительные и отрицательные стороны. Ориентация на манифестацию церковности в атеистической атмосфере помогала дисциплинировать паству. К тому же внешние формы имели, так сказать, миссионерский мессидж. Минусы были тоже очевидны: чрезмерная привязка к форме, к букве. Традиция при таком подходе распадалась на ряд элементов, которые существовали как бы сами по себе. Представляли некую онтологическую ценность вне связи со всей полнотой церковной жизни. Лука, к примеру, настраивал священников на ежедневное совершение богослужений строго по уставу, даже если в храме никого не было (29). Видимо, он считал, что сами элементы традиции – ношение подобающей сану одежды, строгое соблюдение постов, службы «пустому залу» (по словам уполномоченного) – мистическим образом соединяются между собой, раз в реальных советских просторах их соединить не удается. Может быть, он надеялся, что они чудесным образом встретятся в далеком завтра. И станут частью обновленной жизни. Той жизни, где главное – следование за Христом. Остальное, как известно, приложится.

Вернемся, однако, к проблемам, с которыми сталкивался святитель. Претензии духовенства не ограничивались перемещениями и уставными требованиями. Епархия обладала небольшой, но реальной властью. А где власть, там и злоупотребления: взятки, подсиживание, борьба за влияние, денежные недостачи. Если Лука узнавал о недостойных фигурах поведения своего окружения, то принимал меры незамедлительно. Нечистый на руку секретарь епархии о. Иоанн Кудрявцев был смещен (30). Его участь разделяли нечистые на руку старосты и казначеи. Но за всем не уследишь, и обиды, как мухоморы, росли.

Регулируя внутрицерковную жизнь, владыке удалось выстроить жесткую вертикаль власти. В тех условиях, в отличие от нынешних, она оправдывалась необходимостью противостоять тоталитаризму. Все настоятели беспрекословно подчинялись правящему епископу. Исполнительные органы – настоятелям. Конфликт, если он возникал в общине, решался, как правило, в пользу пресвитера. Архиепископу довольно быстро удалось установить некую закрытую зону, куда чиновник СДРПЦ редко показывал свой нос. Более того, до конца 1950-х годов большинство поступавших к уполномоченному жалоб внутрицерковного характера пересылалось в епархию (31). Скажем, уполномоченный отказался рассмотреть жалобу на старосту из Джанкоя, который «крадет деньги из церковного ящика», говоря, что «она имеет отношение к епархии» (32).