Николай Котляр - Именем закона

6 мая совместно с Л. И. Ячениным и его заместителем генерал-майором юстиции Г. И. Аганджаняном мы провели первое совещание с военными прокурорами Берлина. На совещание были приглашены все прокуроры районов, следователи и прокуроры дивизий 5-й ударной армии, коменданты районов и их заместители. Накануне мы долго обдумывали и советовались с политотделом комендатуры, как лучше и яснее сформулировать те задачи, которые должна решать новая прокуратура.

Четыре основные задачи, отвечающие обстановке тех дней, были обсуждены на совещании: борьба за строгое соблюдение законности на территории Берлина, за строгий воинский порядок, содействие комендантам в выполнении приказа маршала Г. К. Жукова о выводе из города всех частей Советской Армии, не связанных с охраной Берлина; оказание помощи в отправке на Родину советских граждан, насильно угнанных в Германию, а также граждан других стран, задержавшихся в городе по болезни и другим причинам; очистка Берлина от преступных элементов, бандеровцев, власовцев, ликвидация немецких банд, пресечение любых бесчинств по отношению к немецкому населению, кто бы их ни проявлял; помощь комендантам в организации хозяйственной жизни и в привлечении населения к работам по разбору завалов, очистке улиц, приведению в порядок парков и скверов.

На совещании выступили военный комендант Берлина Н. Э. Берзарин и начальник политического отдела берлинской комендатуры полковник А. И. Елизаров. Оба призывали к строгому соблюдению законности на территории Берлина, к четкому контролю за распределением продуктовых карточек среди населения — продукты, отпущенные жителям, не должны попадать в руки спекулянтов и саботажников, к решительной и беспощадной ликвидации бандитизма. Они подчеркнули, что мероприятия по осуществлению законности будут осуществлены эффективно в том случае, если коменданты районов и военные прокуроры будут опираться на немецких антифашистов.

Немало внимания на совещании было уделено тому, чтобы помочь комендантам предотвратить расхищения в банках, на складах, на заводах, в музеях.

Всем нам врезались в память слова Берзарина:

— Мы требуем бережного отношения к немецкому мирному населению не потому, что все уже забыли, все простили. Но разве гнев и месть советчики трезвости и мудрости? Разве они помогут здоровой части немецкого рабочего класса и населения создать новую, демократическую, дружескую нам Германию? А ведь без такой Германии не будет ни мира, ни покоя и нам, и всей Европе. Со школьной скамьи в нашем сознании растили любовь ко всем трудящимся, к справедливости, к глубокому пониманию интернационализма. И все это стало нашей кровью и плотью, нашей идеологией и не позволило поддаться слепой мести. Но пусть знают враги — каждому будет воздано то, что он заслужил за свои конкретные действия, и мы уверены, что вы, военные юристы, будете исходить только из этого принципа...

В дальнейшем жизнь поставила десятки новых вопросов и проблем, особенно с того времени, как стали создаваться немецкие органы самоуправления. А формироваться они начали сразу после падения Берлина. Из тюрем, лагерей вышли сотни антифашистов. Правда, среди них было больше социал-демократов. Коммунистов было мало: фашисты беспощадно истребляли их. Но в тюрьмах и лагерях многие социал-демократы серьезно полевели и сблизились в своих воззрениях с коммунистами. Они-то и составили основу будущей немецкой демократической власти. На первых порах формировавшиеся органы берлинского самоуправления отличались большой пестротой. Сюда входили и коммунисты, и социал-демократы, и либералы, и просто противники Гитлера из самых различных слоев берлинского населения.

Вначале мне казалось, что создание органов немецкого самоуправления противоречит положению оккупационных держав о переходе всей власти в руки военных властей. Но Н. Э. Берзарин и Ф. Е. Боков предупредили нас, чтобы мы и коменданты не понимали этого положения формально, что наша цель — помочь наиболее передовой и сознательной части немецкого населения создать новую Германию.

— Строить новую жизнь в Германии могут только сами немцы. Этого не сумеют сделать никакие оккупационные власти, — настойчиво повторял генерал-лейтенант Ф. Е. Боков.

Военная прокуратура 5-й ударной армии располагалась в восточном районе Берлина — в Карлсхорсте. После 2 мая отпала необходимость делить ее на тыловую и оперативную, и мы впервые за всю войну соединились под одной крышей, что серьезно облегчило нашу деятельность. А это было очень важно, поскольку я продолжал совмещать работу в двух прокуратурах и девяносто процентов времени уделял берлинским делам.

Район Карлсхорста брали части 9-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта И. П. Рослого. Здесь и расположился штаб 5-й ударной армии, заняв помещение бывшего военного инженерного училища. Прокуратуре был выделен двухэтажный дом по Цвизеленштрассе. Там же несколько домов мы использовали под жилье. Дом принадлежал раньше немецкому генералу. Комнаты его были обставлены старинной массивной мебелью. Рабочий кабинет генерала занимал почти весь второй этаж. В шкафах в кожаных переплетах — книги русских, французских и немецких писателей. Мы подумали было: «Культурный был этот генерал!» Но потом на титульных листах книг увидели штампы советских городских библиотек, а на мебели этикетки и инвентарные номера советских домов культуры.

После многолетней походной фронтовой жизни с бесконечными неудобствами и бытовыми лишениями на новом месте мы чувствовали себя словно на первоклассном курорте. Война откатилась от Берлина далеко — ни артобстрелов, ни бомбежек, ни ночных переходов... Несмотря на крайнюю напряженность в работе, на трудность новых проблем, все чувствовали какую-то приподнятость, прилив энергии, желание как можно лучше и больше сделать.

В ночь на 9 мая на восточной окраине Берлина, в Карлсхорсте, в бывшем немецком военном инженерном училище, где располагался штаб 5-й ударной армии, был подписан акт о безоговорочной капитуляции вооруженных сил Германии. Но уже с полудня на огромной площади возле училища собралась тысячная толпа. Здесь были и рядовые, и офицеры, и генералы всех родов войск. Особенно много собралось женщин — и в военной форме, и в гражданской одежде. Вблизи входа в здание я увидел прокурорских и трибунальских работников и протиснулся к ним. На рассвете меня подняли по тревоге, и с той минуты во рту не было ни крошки хлеба, ни росинки воды. Рядом располагались наши квартиры. Но разве сейчас до еды?

Вернувшись с аэродрома, где были встречены делегации союзников, я слился с толпой и, как все, устремил свой взгляд туда, откуда должны проследовать делегации. Было необычно тихо. Никто не переговаривался, не задавал вопросов. Вероятно, со всеми было то, что и со мною: я мгновенно выключился и был весь там, в моем Ленинграде, в моем доме, среди родных. Как все, они сейчас ищут любой источник, откуда бы они могли услышать то, чего ждали 1418 дней и ночей. А сколько каждому из них еще предстоит тревожных часов и недель, пока они узнают, жив ли тот, кого они ждут?