Нина Бойко - Тоска небывалой весны [М. Ю. Лермонтов]

Краевский был вызван к председателю Петербургского цензурного комитета, который довел до него недовольство министра просвещения: «К чему эта публикация о Пушкине?.. Ну что за выражения! «Солнце поэзии!» Помилуйте, за что такая честь?»

Пушкина все-таки отпевали в церкви, хоть и ночью, а Лермонтову даже в этом было отказано. Священник Василий Эрастов через месяц после похорон Лермонтова затеял тяжбу с настоятелем Павлом Александровским за то, что «он, погребши в июле месяце тело убитого на дуэли Лермонтова, в статью метрических за 1841 год книг его не вписал, и данные 200 рублей ассигнациями в доходную книжку причта не внес».

Отец Павел предоставил ему показание коллежского регистратора Дмитрия Рощановского, который свидетельствовал, что обряда отпевания в храме не было, гроб с телом Лермонтова внести в церковь не удалось, поскольку Эрастов закрыл храм и унес ключи. В свою очередь Эрастов потребовал письменного показания того же Рощановского, в том, что отец Павел получил 200 рублей.

«Вы желаете знать, –– писал Рощановский –– дано ли что-нибудь причту за погребение Лермонтова дуэлиста? На предмет этот честь имею уведомить вас: Нижегородского драгунского полка капитан Столыпин, распоряжавшийся погребением Лермонтова, бывши в доме у коменданта, говорил всем бывшим тогда там, в том числе и мне, что достаточно он в пользу причта пожертвовал, что до погребения 150 р. и после оного 50 рублей, всего двести рублей».

Эрастов этим не ограничился, двести рублей не давали ему покоя, и через несколько месяцев он начал тяжбу против Александровского. В результате, 15 декабря 1841 года было начато «Дело по рапорту Пятигорской Скорбященской церкви Василия Эрастова о погребении в той же церкви протоиереем Павлом Александровским тела наповал убитого на дуэли поручика Лермонтова».

Следственная комиссия Кавказской духовной консистории посчитала Александровского виновным в том, что отпевал «добровольного самоубийцу в церковном облачении с подобающею честию», и наложила на него штраф «в пользу бедных духовного звания в размере 25 руб. ассигнациями». Предписывалось взыскать штраф и с остальных духовных лиц, участвовавших в похоронах поэта «не просто в качестве зрителей, а непосредственных исполнителей требы по церковным канонам, каковой является совершение погребения». Закончено это дело было только через 13 лет.

Пока священник Эрастов сносился с консисторией, озабоченный двумястами рублями, уплывшими от него, Арсеньева добилась перезахоронения тела любимого Мишеньки.

1 января 1842 года министр внутренних дел Перовский уведомлял пензенского гражданского губернатора: «Государь император, снисходя на просьбу помещицы Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, урожденной Столыпиной, изъявил высочайшее соизволение на перевоз из Пятигорска тела умершего там в июле месяце прошедшего года внука ее Михаила Лермонтова, Пензенской губернии, Чембарского уезда в принадлежащее ей село Тарханы, для погребения на фамильном кладбище, с тем чтобы помянутое тело закупорено было в свинцовом и засмоленном гробе и с соблюдением всех предосторожностей, употребляемых на сей предмет».

Из документа, разрешающего провоз тела и выправленного в Чембаре 12 февраля 1842 года, Иван Вертюков был в числе тех, кого Арсеньева послала за останками Михаила Юрьевича. Кроме него значились Андрей Соколов и Иван Соколов.

До Пятигорска смогли добраться только в середине марта. На оформление необходимых документов понадобилось еще четыре дня. 22 марта гроб с телом Лермонтова был вырыт из могилы.

«Таковое тело сего числа по вырытии из могилы при бытности медика, засмолении деревянного гроба и запаянии в свинцовый, сдано мною присланным для сего помещицей Елизаветой Арсеньевой дворовым людям Андрею Соколову, Ивану Соколову и Ивану Вертюкову для доставления куда следует, и выпроводил таковое за окрестность города благополучно. О том частной управе честь имею донести. Квартальный надзиратель Мурашевский».

«Ранней весной 1842 г. офицер Куликовский посетил могилу Лермонтова. Камень с надписью, по вырытии праха поэта, лежал рядом с могилой, которая оставалась незакопанною. Вдруг пронесся слух, что кто-то хотел похитить этот камень, и благодетельное начальство приказало зарыть его в могилу. “Через несколько дней по увозе тела Лермонтова из Пятигорска, в одну из родительских суббот, я сам видел, — говорил упомянутый выше офицер, — камень был сброшен уже в могилу и стоял в ней торчком, где его после и зарыли. Теперь нет никакого следа могилы, немногие старожилы узнают это место, по углублению в земле, но я уже указать вам не могу”» ( П. К . Мартьянов. «Всемирный труд», 1870 г).

25 дней слуги везли тело Лермонтова. Задолго до Тархан крестьяне Арсеньевой сняли с телеги гроб, запаянный в тяжелый свинцовый ящик, накрытый черным бархатом, и понесли своего Михаила Юрьевича на руках. Когда дошли до Тархан, послышалось похоронное пение деревенского хора. Лицо бабушки было как каменное, глаза от постоянных слез уже ничего не видели. Дотронулась рукой до холодного ящика, спросила: «Здесь ли мой Мишенька?..»

Состоялось отпевание Михаила Юрьевича. Были Мария Акимовна, Павел Петрович, Аким и Катя Шан-Гиреи, Евреиновы, множество соседей и все крестьяне Тархан. Из церкви к часовне Елизавета Алексеевна шла за гробом тихо, низко опустив голову. Аким Шан-Гирей и Павел Евреинов вели ее под руки. Михаил Юрьевич был погребен в фамильном склепе рядом с дедом и матерью, о чем урядник Москвин отрапортовал пензенскому губернатору. Над могилой поэта установили памятник из черного мрамора; на лицевой стороне его под позолоченным лавровым венком значилось: «Михайло Юрьевич Лермонтов», на левой стороне: «Родился 1814 года, 3 октября», справа: «Скончался 1841 года, 15 июля».

Время перезахоронения Михаила Юрьевича совпало с наступающими Пасхальными праздниками, но Арсеньева объявила по селу траур, и, снисходя к ее горю, священники не стали проводить обязательной праздничной службы. За что получили выговор от епископа.

Вместе с прахом Лермонтова были доставлены из Пятигорска его вещи и рукописи, которые Монго оставил под ответственность Василия Ивановича Чиляева. Разбирая их, Аким Шан-Гирей обнаружил записную книжку В. Ф. Одоевского, подаренную поэту перед отъездом его из Петербурга, в ней были стихотворения Лермонтова. Последним стояло «Нет, не тебя так пылко я люблю» –– предсмертная память о Вареньке. Она пережила Михаила Юрьевича на десять лет, и тихо угасла. Похоронили ее в Малом соборе Донского монастыря.

...для прекрасного могилы нет!

Когда я буду прах, мои мечты,

Хоть не поймет их, удивленный свет