Нина Бойко - Тоска небывалой весны [М. Ю. Лермонтов]

Благословит. И ты, мой ангел, ты

Со мною не умрешь. Моя любовь

Тебя отдаст бессмертной жизни вновь,

С моим названьем станут повторять

Твое… На что им мертвых разлучать?

М. Ю. Лермонтов, «1831-го июня 11 дня».

После перезахоронения Мишеньки, над тремя дорогими могилами Арсеньева выстроила часовню. Все три памятника, –– мужа, дочери и внука, –– велела обнести невысокой железной оградой, купол часовни украсить росписью с изображением Саваофа, окруженного херувимами; у подножия же изобразить архангела Михаила с пылающим мечом. В основании купола по ее просьбе сделали надпись: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав». Перед входом в часовню она распорядилась посадить дуб –– как хотел ее Мишенька.

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,

Про любовь мне сладкий голос пел,

Надо мной чтоб вечно зеленея

Тёмный дуб склонялся и шумел.

Крестьяне вырыли в лесу несколько молодых дубков, посадили вблизи часовни, но прижилось только одно деревце –– возле входа.

Елизавета Алексеевна умерла в 1845 году в возрасте 72 лет, и была похоронена в той же фамильной часовне. По ее духовному завещанию владельцем Тархан стал ее брат Афанасий Алексеевич Столыпин. Ему же она завещала раздать 300 тысяч рублей нескольким родственникам. «Другим наследникам и родственникам до вышеобъясненного имения и денежного капитала дела нет и ни почему не вступаться в сие мое приобретение».

Шан-Гиреи получили от нее 50 тысяч и все домашнее имущество.

За два года до смерти, Арсеньева дала вольную Андрею Соколову, но он никуда не ушел, жил в маленьком флигеле на барской усадьбе, продолжая исполнять обязанности слуги.

«На дворе, в ста шагах от дома, построен маленький флигелек, где давно уже проводит свои грустные дни бывший слуга Лермонтова, дряхлый, слепой старик, когда-то всей душой преданный поэту, о котором одно воспоминание до сих пор приводит в волнение все его престарелое существо. Если вы спросите у него, помнит ли он своего барина? — Андрей Иванович привстанет с своего места и весь задрожит. Он хочет говорить, но слова мешаются, он не в силах выразить вам все, что в один раз желал бы передать вам. «Портрет, — усиливается он произнести, — портрет»... и несет показать вам сделанный масляной краской снимок лица, чей образ ему так мил и дорог» («Пензенские губернские ведомости», 1867 г.)

Андрей Иванович умер в 1875 году в возрасте 80 лет и был погребен в Тарханах. До конца своих дней он свято берег вещи М. Ю. Лермонтова. Только благодаря ему часть вещей сохранилась: шкатулка орехового дерева с бронзовой отделкой, эполеты корнета с одной звездочкой, сафьяновые чувяки с серебряным позументом черкесской работы, купленные Лермонтовым на Кавказе. Но не сохранился портрет Михаила Юрьевича.

«Случайно при разговоре один мой знакомый спросил меня, правда ли, что я занимаюсь собиранием материалов, сведений и рукописей и всего относящегося до Белинского и Лермонтова; я отвечал в утвердительном смысле, и он мне посоветовал обратиться в одно место, где лет двадцать тому назад он видел у одного из бывших своих учителей, доводившегося крестником Михаила Юрьевича и Елизаветы Алексеевны, портрет Лермонтова, писанный им самим с себя масляными красками при помощи зеркала, штук тридцать разных рисунков, набросков и этюдов карандашом, тушью и акварелью, целую поэму «Мцыри» в подлиннике и много других стихотворений, писанных рукою поэта.

Узнав об этом, я немедленно отправился в путь в указанное место и принялся за розыски, и что же оказалось: владелец этих сокровищ восемь лет тому назад уже умер, а имущество перешло к экономке, бывшей у него в услужении. Не зная ни ее имени, ни фамилии, ни адреса, я принялся за тщательные розыски, но все было без успеха. Обращался я почти ко всем товарищам и сослуживцам покойного крестника Лермонтова, прося их указать точный адрес или, по крайней мере, фамилию этой старушки; все только сообщали, что ее давно уже не видят, и я был готов прекратить свои безуспешные розыски, а между тем все удостоверяли то, что у нее действительно есть портрет Лермонтова и рукописи, писанные самим поэтом. Это только разожгло мое любопытство.

После невероятных усилий мне удалось ее найти, но оказалось, что рисунки и этюды Михаила Юрьевича частью изорваны и уничтожены ее сыном, когда он был еще ребенком, частью разобраны знакомыми, имена которых она припомнить не могла, так что от всей этой громадной коллекции у нее остался не изорванным один лишь портрет поэта, и то лишь благодаря тому обстоятельству, что он писан не на бумаге, а на полотне и притом масляными красками и, кроме того, заключен в багетную рамку за стеклом. У нее его просили многие знакомые, но она воздержалась подарить его, так как слышала от покойного владельца о большой его ценности, и, кроме того, ей самой приходилось слышать, как за него предлагали большие суммы, но обладатель ни за что не хотел расстаться с портретом своего крестного отца, да притом он в средствах и не нуждался. Бумаги же, которых у нее было много, она большую часть продала без разбора калачнику — три пуда весом по 40 коп. за пуд — два года тому назад, и они употреблены им для завертывания калачей и кренделей. А из оставшихся предложила разобрать и пересмотреть, указывая на русскую кухонную печь, где вместе с дровами, щепами и разным хламом действительно лежали кое-какие старые, пожелтевшие от времени бумаги. Я, несмотря на ужасную пыль и хаос, забрался на эту печь и принялся за пересмотр бумаг. Большинство из них были писаны рукою крестника поэта и относились к высшей математике и астрономии, а также философии, но одна тетрадь, листов в 50 в 1/4 долю листа писчей бумаги, в старинном переплете, совершенно пожелтевшая от времени, когда я ее взял в руки, оказалась наполненной стихотворениями Лермонтова, но только они были писаны не рукою поэта и не рукой крестника. Начало, листов пять, было вырвано. Затем целиком в ней сохранились поэма «Боярин Орша», «Демон», «Завещание», «Бородино», «Прости», «Раскаяние», «Пленный рыцарь», «Парус» с множеством поправок и вставок, с пометками. Внизу, почти под каждой пьесой, значился год их произведения. Я сверял даты с печатными и в некоторых местах нашел небольшие отступления. На портрете поэт изображен в красном лейб-гусарском мундире в возрасте, когда ему было не более двадцати лет, с едва пробивающимися усиками. Я показывал портрет многим лицам, лично знавшим поэта, и они все говорили, что Михаил Юрьевич изображен на портрете, как живой, в то время когда он только что был произведен в офицеры. Вышина портрета семь вершков, ширина 5 1/2 вершка. Года с два тому назад в Пензе в губернском статистическом комитете я видел прекрасный рисунок акварелью Михаила Юрьевича «Маскарад», вышиною около шести-семи вершков и шириною около пяти, и в такой же точно рамке за стеклом, как и портрет. Тут же были две старинные прекрасные фарфоровые вазы, прежде принадлежавшие поэту. Эти вещи, как мне сообщили, принесены в дар будущему пензенскому музею П. Н. Журавлевым. Кроме того, как мне передавала сестра Журавлева еще в 1884 году, ее братом подарены или проданы, с точностью не упомню, любителю редкостей В. С. Турнеру, живущему в настоящее время в Пензе, эполеты Михаила Юрьевича, которые были на нем во время несчастной дуэли с Мартыновым. Они у него, как у большого любителя редкостей, вероятно, целы и по сие время» ( Краевед Чембарского уезда П. К. Шугаев ).