Юрий Лощиц - Мой друг от шестидесятых. 70-летию Валерия Сергеева

Да, писателя. Слово Валерия Сергеева, уже тогда, в пору его первых научных публикаций и лекционных циклов, было по сути и словом православного писателя, едва ли не самого первого в нашем поколении.

Он и тогда уже, чтобы дать роздых аудитории, подуставшей от напора высоких зрелищ и плотных комментариев к ним, мог позволить себе одно-другое-третье лирическое отступление. Как, например, такое, (цитируемое здесь по уже упомянутой книге Сергеева «Дорогами старых мастеров»):

« … в иных дальних местностях у людей старого поколения пеший люд вызывал как-то больше доверия, что ли... Пришлось нашей экспедиции добираться пешком из Красного Холма, старинного городка в севе­ро-восточном углу тверских земель, в дальнее село со странным названием — Шелдомеж, расположенное на самой границе с Ярославской областью. Стояли сухие, необыкновенно жаркие июльские дни. Местность открытая, безлесная, солнце палит нещадно. Еле-еле добрели по раскаленной пыли большака до сель­ской окраины, с наслаждением выкупались в пруду и, немного отдохнув, собравшись с силами и мыслями, смогли приступать к делам. А дело у нас было самое обычное. В сельской деревян­ной часовне издавна хранилась известная в этих местах икона — «Шелдомежская Богоматерь». Это произведение не было древ­ним, но надо было осмотреть всё. Старая женщина, хранившая ключи от деревянной часовни, просто и без слов открыла тяжёлую дверь старинным кованым ключом, а на наш удивленный вопрос, почему она даже не взглянула на документы, ответила коротко: «Плохие люди к нам сюда пешком не придут...»

Или другое его воспоминание, касающееся самой первой, ещё в студенческую пору, встречи с древностями тверского края:

«Однажды осенью посча­стливилось нам с университетским моим товарищем Володей Бобровым прожить несколько дней в Новгороде. Целыми дня­ми, невзирая на холод, бродили мы от одной церкви к дру­гой, наполненные первыми, незабываемыми впечатлениями от суровой красоты великого древнего города. И как смотрелось тогда, как чувствовалось! Должно быть, свежесть восприятия тому причиной... Осень была уже поздняя, сумрач­ная. Так и остался во мне навсегда образ осеннего Новгорода со свинцовой водой широкого Волхова и белыми церквами под низким серым небом. В Москву возвращались попутными маши­нами. Помню, как сладко дремалось под утро в теплой кабине ровно гудящего грузовика. Было ещё темно, падал снег, навер­ное, первый в том году. В снопе света от фар хорошо видно было, как крупные снежинки медленно опускаются на темную пожухлую траву обочин и мокрое чёрное полотно пустынного в ранний час шоссе.

Потом был рассвет, малиновое зарево вполнеба охватило чёр­ные, будто обугленные леса. Проехали Калинин, и где-то меж­ду Эммаусом и Городнёй, слева за Волгой на фоне тёмной сте­ны леса на одно мгновение возник в отдалении древний белый храм. По тогдашним молодым и романтическим настроениям казалось, что стоит он в глухом, малодоступном месте, никому не ведомый, окружённый неразгаданными тайнами. И так захо­телось добраться до него, разузнать историю тех мест.

По приезде в Москву я взял в университетской библиотеке на Моховой справочники и узнал, что видели мы сохранившийся собор Оршина монастыря и что построен он был в 1567 году. С тех пор не раз намеревался съездить в эти места, но так и не собрался.

И вот теперь жарким летним утром идём мы туда по широ­кой, когда-то хорошо накатанной дороге. Теперь по ней мало уже кто ездит и ходит. Под ногами горячий песок, по сторонам старые сосны, гудящие от жары и шума ветра в вершинах. Гу­стой, устоявшийся смолистый запах... Сбросить бы сейчас рюк­зак, разуться, лечь на сухую тёплую землю и смотреть в да­лекую бездонную синеву, плыть и плыть вместе с землей, се­ребристыми травами, с этими вольно шумящими наверху сосна­ми. Разбить бы здесь на несколько дней палатку, надышаться, насмотреться, погрузиться всем существом в эту счастливую, как детство, летнюю солнечную лесную жизнь. Кто мешает? Но мы здесь не на отдыхе. И у нас свой долг: идти, искать, спа­сать гибнущее».

… А на экране засияла золотистыми охрами ещё одна икона безымянного тверского мастера: Савватий Оршенский, пустынножитель. Вот уж, действительно, образ, о котором совершенно впопад сказано – «спасать гибнущее». Правда, на этот раз не сами рублёвцы спасали, потому что пришли, к великому своему огорчению, уже на место недавней лукавой покражи. А помогли спасти… таможенники. Во время пограничного досмотра обнаружили в чемодане заезжего бизнесмена небольшую икону в тяжёлом серебряном окладе. И позвонили в Рублёвский музей – как раз тем, кто уже отчаялся разыскать ценнейшую икону, пропавшую из крестьянского дома в окрестностях Оршина монастыря.

На лекциях о Ростово-Суздальской иконописной школе Валерий расскажет ещё об одном телефонном звонке в музей, прямо-таки чудесном своими последствиями. И получилось так, что эти лекции Сергеева для меня нежданным образом продлились уже не в помещении «гаража», а в полевых условиях его очередной экспедиции. Она пришлась не на дни летней поисковой страды, а на самую глубокую зиму. Услышав от Валеры приглашение участвовать в поездке, я, не мешкая, отправился в редакцию журнала «Вокруг света», где с недавних пор меня привечали как автора путевых очерков, и выпросил командировку на целую неделю. Потому что побывать предстояло за раз, ни много – ни мало, во Владимире на Клязьме, в Суздале, в Юрьеве-Польском, в Ростове-Великом и в Переславле-Залесском. А напоследок ещё и в далёком от железных и шоссейных дорог селе с загадочным для меня названием Чернокулово.

Конечный смысл многоадресного маршрута уяснялся не вдруг. Упомянутый выше телефонный звонок в музей был от человека, который представился как художник-дизайнер. Юрий Михайлович Репин, так звали художника, приглашал Сергеева в свой подмосковный дом, обещая показать старую икону, происходящую из этого самого села Чернокулова. И не просто показать, но и без всякой корысти подарить музею, если рублёвцы найдут её достойной внимания.

Встреча вскоре состоялась, икона быстро перекочевала в музей, и первые же реставрационные пробы подтвердили уверенность Сергеева и его друзей: на столе лежит подлинный шедевр русской иконописи эпохи Дионисия – центральная работа из деисусной композиции, традиционно именуемая «Спас в силах». Ведь, по словами Репина, в пустующей деревянной церкви, сколько он помнит, висели на иконостасной преграде ещё несколько досок из того же деисусного чина. Значит, нужно срочно ехать в захолустное село! Вместе с Сергеевым в самую весеннюю распутицу отправились на север Юрьев-Польского района Вадим Кириченко и реставратор Кира Тихомирова. Ну, не чудо ли? В сиротском, прокисшем нелюдимостью пространстве чернокуловского храма Покрова Богородицы ждали своих изволителей от забвения ещё четыре иконы. Самый первый осмотр на месте подтвердил: тот же высокий ранг ростово-суздальского письма! Тот же мастер или, по крайней мере, мастера одной дружины!