Владимир Губайловский - Люди мира. Русское научное зарубежье

На мой взгляд, эти слова, столь понятные любому человеку творческого труда, объясняют, почему многие ученые, имевшие возможность выехать из СССР, не сделали этого, но дождались его крушения и поехали за границу не в эмиграцию, а жить. Жить за границей так, как жили там Ковалевские или Капица, Мандельштам или Штернфельд, Стравинский или Шаляпин до того момента, пока они вдруг не поняли, что по некоторым необъяснимым причинам вернуться домой они уже не могут — «ни шуб, ни домов не оказалось».

Колесо, неважно какого цвета, совершило свой оборот, и космополитические идеалы снова взяли верх над национальными интересами. Надолго ли? Покажет время. Пока же некоторые российские ученые в списках своих аффилиаций (мест работы) указывают по пять-шесть разных университетов и исследовательских организаций в разных частях света. Тем более что есть организации вроде ЦЕРН, национальная принадлежность которых не определена или двусмысленна.

Статьи и очерки, собранные во второй части книги, относятся к послевоенному и постсоветскому времени. И по содержанию, и по структуре вторая часть заметно отличается от первой. Очень часто речь идет о выдающихся ученых — наших современниках. Их подлинная роль в истории науки станет ясна гораздо позже, а сейчас задача историка — следить за происходящим и описывать его. Мы выбрали несколько человек из разных областей знания и дали им возможность самим рассказать о себе. Я надеюсь, этим дело не закончится и у нашей книги будет продолжение, в котором такая же возможность будет дана другим. Очерки организованы по предметным областям и по хронологическому принципу внутри каждой области.

Завершают эту часть социологическое исследование и научная статья Александра Аллахвердяна, написанная, впрочем, исключительно простым и легким языком. В ней дается предельно беспристрастный и объективный анализ статистических данных об «утечке умов» в современной России. Холодная научная беспристрастность и предельная объективность — это главные условия при обсуждении столь деликатного и болезненного вопроса.

Накануне прихода в Словакию советских войск профессор Братиславского университета Михаил Михайлович Новиков (1876–1965) перебрался вместе с семьей в американскую зону оккупации Германии, в Баварию. Пять лет он провел на положении «перемещенного лица», Ди-Пи, и все это время над ним висела угроза насильственного возвращения в СССР, откуда он уехал задолго до 1939-го. Если бы не Толстовский фонд… Но обо всем по порядку.

Магистерская диссертация Новикова называлась «Исследования о хрящевой и костной тканях». Она была с успехом защищена в Московском государственном университете в 1910 году, а уже в январе 1911-го здесь же, в МГУ, приват-доцент Михаил Михайлович Новиков защитил докторскую диссертацию с названием, мало что говорящим неспециалисту, — «Исследования о теменном глазе ящериц», после чего стал доктором зоологии и сравнительной анатомии. (Заметим в скобках, что этот третий, теменной глаз у ящериц несет на себе функцию предупреждения пресмыкающегося о приближающейся опасности.) В биографических справочниках про Новикова так и пишут: «Труды посвящены исследованию сравнительно-анатомических и гистологических особенностей строения зрительных органов беспозвоночных животных, действию гормонов на жизнедеятельность простейших организмов». И труды эти уже в ХХ веке опубликованы были на девяти языках. Одним словом — «выдающийся ученый биолог с мировым именем, зоолог-морфолог, сравнительный анатом, теоретик-эволюционист…»

Ничто, казалось бы, не предвещало того, что 26 сентября 1922 года Михаила Новикова вместе с семьей — женой Валентиной Николаевной, дочерью Еленой и сыном Владимиром (кстати, дети тоже станут биологами) — вышлют в Германию, запретив им возвращаться под страхом смертной казни. Они оказались на том самом «Обербургомистре Гакене», одном из «философских пароходов», где компанию зоологу Новикову должны были составить другие московские профессора — философ Николай Бердяев, историк и, как бы мы назвали его сегодня, политолог Александр Кизиветтер, экономист Николай Кондратьев, доставленный на пароход прямо из внутренней тюрьмы ВЧК философ и литератор Сергей Трубецкой, правовед Михаил Фельдштейн… В так называемом «московском списке» на административную высылку из страны числилось 67 человек. Всех их признали враждебно настроенными по отношению к советской власти. И это был первый случай, когда «профессуру» выделили в специальную группу подследственных. Но не все из перечисленных оказались на борту вместе с Новиковым. Кондратьев и Фельдштейн написали прошения об отмене высылки, и эти прошения были удовлетворены — по словам Фельдштейна, за него походатайствовал сам Бухарин, «любимец партии», как называл его Ленин. Они остались… Кондратьева расстреляли всего через полгода и два дня после «любимца партии» на том же самом подмосковном полигоне «Коммунарка». Фельдштейна расстреляли еще полгода спустя — в феврале 1939-го. Увы, человек не обладает третьим глазом и редко когда может предвидеть грозящую ему опасность. Особенно когда эта опасность носит идеологический характер… По порядку все равно не получается — сделаем еще один шаг назад.

Отец Новикова происходил из богатого семейства скотопромышленников. Не желая вести самостоятельное дело, он стал скромным торговым служащим, перейдя из сословия купцов в сословие мещан. Некоторые исследователи утверждают, что причиной такого социального «дауншифтинга» стало разорение.

Как бы то ни было, в 1886 году десятилетнего Мишу Новикова определили в Московское коммерческое училище. Предполагалось, что его воспитанники в дальнейшем станут экономистами, промышленниками, торговцами или хозяйственниками. Училище было богатым, преподаватели в нем — исключительно высококвалифицированными. Особый упор делался на естественно-научные дисциплины — физику, химию, биологию, и на живые иностранные языки — немецкий, английский, французский. Латынь и древнегреческий из программы исключили, а жаль: будущему биологу латынь как раз очень пригодилась бы.

Как особо отличившийся выпускник Коммерческого училища в 1894 году Михаил Новиков получил титул кандидата коммерции и после этого семь лет работал рядовым клерком в страховом обществе, в банке. Чтобы содержать родителей, а вскоре и собственную семью, он репетиторствовал и преподавал бухгалтерию в реальном училище Мазинга, в торговых классах Общества распространения коммерческого образования. Только полученное женой наследство дало Новикову возможность пойти в университет. В 1901 году, уже имея дочь, Новиков стал студентом естественного отделения знаменитого Гейдельбергского университета в Германии. Как ни удивительно, но аттестата Московского коммерческого училища для поступления оказалось вполне достаточно!