Эдвард Сноуден - Эдвард Сноуден. Личное дело

Читая дальше, я не проникся уверенностью, что изложенное в этом отчете полностью оправдывает задействованные правовые махинации, не говоря уже об угрозах тогдашнего заместителя Генерального прокурора США Джеймса Коми и тогдашнего директора ФБР Роберта Мюллера уйти в отставку, если действие Президентской программы наблюдения будет возобновлено. Еще я не заметил ничего, что бы полностью объясняло риски, на которые пошли многие члены агентства (агенты намного выше меня рангом, с десятками лет стажа) и работники Минюста, которые в общении с прессой высказали опасения, что некоторые аспекты Президентской программы подверглись искажениям на практике. Если они ставили на кон свои карьеры, благополучие семей и собственную жизнь, то из-за чего-то более серьезного, нежели несанкционированная прослушка телефонов, которая к тому времени уже перестала быть темой заголовков в СМИ.

Подозрения заставили меня искать засекреченную версию отчета, и они нисколько не развеялись, когда выяснилось, что такой версии не существует. Я не понимал. Если секретная версия была просто перечнем грехов прошлого, ее можно было бы легко отыскать. Однако найти ее нигде не удавалось. Я недоумевал: может быть, я не там ее ищу. После неудачных попыток поиска в более широком диапазоне я решил отказаться от этой затеи – жизнь брала свое, надо было работать. Когда у тебя спрашивают, как спасти агентов разведсообщества в Китае, которых может разоблачить и казнить Министерство государственной безопасности КНР, ты вряд ли сразу вспомнишь, что гуглил неделю назад.

И только позже, спустя много времени, когда я совсем позабыл о потерянном правительственном докладе, засекреченная версия откуда-то свалилась прямо мне на рабочий стол, словно в подтверждение старой истины, что лучший способ что-то найти – это перестать искать. Когда секретная версия отыскалась, я сразу понял, отчего я не смог найти ее раньше: она была недоступна даже руководителям агентств. Документ был представлен под грифом «Exceptionally controlled information» (ECI), чрезвычайно редкой формулировкой, которая применялась только для уверенности, что содержимое останется скрытым и от тех, кто обладает допуском к совершенно секретным работам и материалам. По роду моей деятельности в АНБ я был знаком со многими разновидностями этого грифа, но только не с этой. Вот как полностью выглядела полная формулировка секретности доклада: TOP SECRET//STLW//HCS//COMINT//ORCON/NOFORN. А перевод такой: слишком малое число людей во всем мире имеет разрешение на чтение этого документа.

Я, разумеется, к этому числу не принадлежал. Доклад попался мне на глаза по ошибке: кто-то в АНБ из Группы по сбору разведданных на местах в своем офисе оставил черновой вариант документа в системе, а я, как системный администратор, имел к ней доступ. Предостережение STLW, которое я не совсем понял, в дальнейшем оказалось так называемым «грязным словом» для моей системы. Эта пометка обозначала документ, который не должен был храниться на дисках нижних уровней безопасности. Сами диски беспрестанно проверяли информацию на наличие вновь поступающих «грязных слов», и в момент, когда они находились, мне приходило уведомление, чтобы я мог оперативно удалить документ из системы. Но, прежде чем так поступить, я обязан самостоятельно изучить файл-нарушитель, просто чтобы удостовериться, что «грязным словом» не было помечено что-нибудь по ошибке. Но на этот раз, только открыв документ, я понял, что прочту его весь, от начала до конца.

Там было все, чего не хватало в незасекреченной версии. Все, чем не располагали газетчики, чьи материалы я просматривал; все, чего не было в отчетах о судебных расследованиях, о которых я знал и которые закончились ничем. То была полная отчетность о секретных программах АНБ, полный перечень директив агентства и мер Министерства юстиции, к которым прибегли, чтобы растоптать американское право и переступить через Конституцию США. По прочтении я наконец понял, почему ни один работник спецслужб не проронил журналистам ни слова и ни один судья не смог принудить правительственные органы рассмотреть дело в открытом суде. Документ был так глубоко засекречен, что всякий, имевший к нему доступ, был бы немедленно идентифицирован – если только он не системный администратор. А деятельность, которую он описывал, была настолько глубоко противозаконной, что ни одно правительство никогда не позволило бы обнародовать его без соответствующих сокращений.

И вот что мне сразу бросилось в глаза: было ясно, что та незасекреченная версия, с которой я уже был знаком, не была сокращенной версией засекреченного документа, как это обычно делалось. Скорее, то был совершенно другой документ, который эта секретная версия выдавала за истинный, незаметно подсовывая ложь. Подобное «раздвоение» ошеломляло, особенно если учесть, что я потратил месяцы, занимаясь дедупликацией файлов. В большинстве случаев, если вы имеете дело с двумя версиями одного и того же документа, различия между ними несущественны – пара запятых здесь, пара слов там. Здесь же общим между двумя текстами отчетов были только их заголовки.

Если незасекреченная версия просто ссылалась на распоряжения АНБ усилить действия разведорганов после 11 сентября, то засекреченный документ описывал характер и масштаб этого усиления. Основополагающая инструкция АНБ фундаментально поменялась: то, что называлось целенаправленным сбором данных в средствах коммуникаций, теперь стало именоваться «объемным сбором», и под этим эвфемизмом следовало понимать массовую, огульную слежку без всякого разбора. И если незасекреченная версия пускала пыль в глаза, маскируя расширение слежки как необходимость противодействия террору, то засекреченная версия ясно обнаруживала эти изменения, оправдывая их как логически вытекающее правовое следствие расширенных технических возможностей.

Та часть «засекреченного отчета», которую писали сотрудники АНБ, упирала на «пробел в сборе данных»: существующее законодательство в этом вопросе, в частности «Закон о надзоре за иностранными разведками» (Foreign Intelligence Surveillance Act, FISA), было принято в 1978 году – во времена, когда большинство коммуникационных сигналов передавалось по радио и телефонным линиям, а не волоконно-оптическим кабелям и спутниковой связи. По существу, агентство утверждало, что темпы развития современных коммуникаций «переросли» американское законодательство и ни суд, ни даже секретный суд не могут предоставить индивидуальных целенаправленных ордеров достаточно быстро, чтобы можно было продолжить работу – мол, сегодняшний «глобальный мир» требует по-настоящему «глобальной разведки». Все это, по логике АНБ, указывало на необходимость массового сбора данных в Интернете. В качестве кодового названия для такой «массовой» инициативы глобального слежения было выбрано то самое «грязное слово», что однажды отметилось в моей системе: STLW, сокращение от STELLARWIND. Это оказалось единственным крупным компонентом Президентской программы наблюдения, которая продолжала существовать и даже втайне расти, после того как остальная часть программы была опубликована в прессе.