Эдвард Сноуден - Эдвард Сноуден. Личное дело

Мы отправлялись в Кито, столицу Эквадора, через Москву, Гавану и Каракас по одной простой причине: это был единственный доступный нам безопасный маршрут. Из Гонконга не было прямых рейсов на Кито, а все остальные пересекали воздушное пространство США. Пока я переживал о длительной стоянке в России – у нас будет больше двадцати часов перед вылетом рейса на Гавану, – мой наибольший страх касался последующего этапа пути, так как рейс из России на Кубу предполагал перелет через воздушное пространство, контролируемое НАТО. Меня не особенно радовало, что мы будем пролетать над такой страной, как Польша, потому что на моей памяти она делала все, чтобы угодить правительству США, включая размещение секретных тюрем ЦРУ, где мои бывшие коллеги по ведомству проводили с заключенными «усиленные допросы» – очередной эвфемизм эпохи Буша к слову «пытка».

Я надвинул на глаза шапку, чтобы меня не узнали, а Сара оглядывалась по сторонам. Она взяла меня за руку и провела к воротам, где мы ждали посадки. Последний пункт, где она может повернуться и уйти. «Ты не обязана делать это», – сказал я.

«Чего?»

«Охранять меня вот так».

Сара напряглась. «Давай внесем ясность, – сказала она, когда мы вошли в самолет. – Я не охраняю тебя. Я здесь для того, чтобы постороннему было сложнее вмешаться. И убедиться, что кое-кто держится нормально».

«Так ты мой свидетель», – сказал я.

Она усмехнулась: «Кто-то же должен быть последним, кто видел тебя живым. Этим последним могу быть я».

Хотя три пункта, где нас наиболее вероятно могли бы остановить – регистрация, паспортный контроль и ворота, – были позади, в самолете я не чувствовал себя в безопасности. Я не хотел расслабляться. Я сел у окна, Сара рядом, загородив меня от других пассажиров через проход. Прошла целая вечность, двери салона закрылись, трап отъехал, и наконец, мы тронулись. Но перед тем, как самолет вырулил на взлетную полосу, он вдруг резко остановился. Я стал нервничать. Опустив поля шляпы до самых очков, я напрягся, ожидая услышать звук сирен и увидеть голубые вспышки. Опять я играл в эту игру – «ждать», играл снова и снова, и ожиданию не было конца. Наконец самолет снова пришел в движение и сделал поворот, и тут я заметил, что мы просто стоим в очереди на взлет.

Моя уверенность росла по мере того, как самолет набирал высоту, но еще трудно было поверить, что я вне опасности. Уже в воздухе я перестал судорожно сжимать пальцами бедра и решил поискать свой кубик Рубика в сумке. Но я знал, что нельзя – ничто не вызвало бы больше подозрений. Поэтому я снова сел, откинулся назад и снова натянул на глаза свою шляпу, поглядывая на видеоэкран, вмонтированный в спинку кресла прямо передо мной, где был обозначен пикселями наш маршрут через Китай, Монголию и Россию. Ни одна из этих стран не имела ни малейшего желания угождать Госдепу США. Но, с другой стороны, я не мог предсказать, как поступит российское правительство, когда мы приземлимся, после того как нас потащат на осмотр, где найдут только «вычищенные» ноутбуки и пустую сумку. Что, как я надеялся, поможет нам в таком случае – это то, что за мной наблюдал весь мир, а мои адвокаты и юристы WikiLeaks следили за нашими передвижениями.

И только раз, когда мы вошли в воздушное пространство Китая, я догадался, что не смогу успокоиться, пока открыто не задам Саре этот вопрос: «Почему ты мне помогаешь?»

Она понизила голос, словно хотела приглушить свои эмоции, и сказала, что хочет для меня хорошего исхода. Она не пояснила, что имела в виду, и я мог только ловить в ее ответе нотки доверия и уважения.

Я успокоился и по крайней мере смог немного поспать.

Мы приземлились в Шереметьево 23 июня, думая, что останемся там на сутки. Но время ожидания растянулось на шесть лет. Изгнание – бесконечное время ожидания.

В разведке, и особенно в ЦРУ, ты много тренируешься не попасть впросак на таможне. Нужно продумать одежду, поведение. Позаботиться о вещах в сумке и карманах, о том, что о себе говорить. Твоя сверхзадача – быть самым скучным в очереди, с идеально незапоминающимся обликом. Но все это не имеет значения, если твое имя гремит в новостях.

Я вручил свою синюю книжечку похожему на медведя парню в кабинке на пограничном контроле, который пробежал ее глазами и перелистал страницы. Я хорошо помнил, сколько времени это длилось с людьми, стоявшими в очереди перед нами. С нами это было намного дольше. Парень взял свой телефон и что-то проворчал по-русски, как тотчас же – слишком быстро – появились два сотрудника охраны в костюмах. Они, должно быть, уже ждали нас. Тот, что шел впереди, взял мою книжечку у парня из кабинки и наклонился ко мне. «У вас проблема с паспортом, – сказал он. – Пожалуйста, пройдемте».

Сара немедленно вступилась за меня и обрушила на них свой быстрый, бурный английский: «Я юрист-консультант по правовым вопросам. Я всегда его сопровождаю. Я иду с вами. Согласно…»

Но, прежде чем она успела процитировать соответствующие пакты ООН и Женевские соглашения, сотрудник поднял руку и взглянул на очередь. «Хорошо, вы тоже пройдите», – сказал он.

Я даже не уверен, понял ли он ее слова. Было ясно, что он просто не хотел сцены.

Двое сотрудников охраны быстро провели нас в место, которое, как я думал, будет специальным помещением для вторичного осмотра, но вместо этого оно оказалось стильным бизнес-залом Шереметьево – для пассажиров бизнес-класса и первого класса, где на роскошных креслах сидели несколько расслабленных пассажиров. Нас с Сарой провели мимо них, затем вниз, в большой холл, и затем – в своего рода конференц-зал, где вокруг большого стола сидели мужчины в серых костюмах. Их было с полдюжины или около того, все с армейской стрижкой. Один сидел в стороне, держа в руках ручку. Вероятно, стенографист, своего рода секретарь, как я понял. Перед ним была папка с листами писчей бумаги. На обложке папки была монохромная эмблема, и мне не нужно было знать русский, чтобы понять: это меч и щит, символ главного ведомства российской разведки – ФСБ. Как и ФБР в Соединенных Штатах, ФСБ уполномочена не только шпионить и расследовать, но и производить аресты.

На центральном месте за столом сидел человек постарше в более дорогом костюме, чем у остальных, с белой сединой, сиявшей, словно ореол его власти. Он жестом пригласил меня и Сару сесть напротив, внушительным взмахом руки и улыбкой обнаружив бывалого сотрудника агентурной разведки – или как там их называют в России. В разведслужбах всего мира есть такие типажи – прирожденные актеры, которые пробуют различные эмоциональные «ключи», пока не получат от тебя нужной им реакции.

Он кашлянул и выдал мне на приличном английском то, что в ЦРУ называют «холодной подачей»: это когда вам фактически делают предложение от имени разведслужбы другого государства, суть которого – «переходите к нам и работайте с нами». В обмен на сотрудничество иностранцам они сулят всевозможные блага, от пачек денег до обещания вытащить из тюрьмы, а на деле могут обмануть или вовсе организовать заказное убийство. Ловушка в том, что иностранцы всегда ждут равноценного или лучшего в обмен. Эта на первый взгляд ясная и недвусмысленная сделка никогда не совершается так, как оговаривается вначале. Даже странно, что это называется «холодной подачей», потому что тот, кто затевает игру, начинает обычно тепло, с улыбочкой, шуточкой, с проникновенными словами.