Владимир Яковенко - Партизанки

— Фронт все ближе и ближе, — объяснил Жлобич. — Крепко бьет врага Красная Армия. Совсем недавно под Сталинградом окружили огромную гитлеровскую группировку во главе с фельдмаршалом Паулюсом. Капитулировали. Боевой техники там захвачено, снаряжения и боеприпасов — не счесть! Словом, здорово фашистам там досталось.

— Вот радость-то! Даже на душе полегчало. Завтра же обо всем соседкам расскажу.

Незаметно пролетела зимняя ночь. Сквозь маленькое оконце хаты, припорошенной снегом, робко забрезжил рассвет. Еще в полудреме я начал различать где-то поблизости резкий, въедливый запах дегтя. С трудом открыл глаза (поспать бы еще минут десять!), заметил перед собой голенища новеньких юфтевых сапог, обильно смазанных дегтем. Что за чудеса? Хорошо помню, что с вечера оставлял на этом месте свои — стоптанные, старенькие кирзачи.

Хозяйка обернулась от печи:

— Примерь-ка!

Приятно удивленный, натянул я сапоги. В самый pas! Голенища мягкие, ладные, аккуратные. Красота!

— Впору! — обрадовалась хозяйка. — От мужа остались. Носи, командир, не жалей!

— Не знаю, как и благодарить вас, хозяюшка. Всем хороши сапоги — и добротны и прочны. Только боюсь, придется мне от них отказаться.

— А что так?

— Нога у меня ранена левая. Еще в сорок первом. В кирзачах это незаметно, голенище там твердое — стопу держит. А эти, яловые, уж больно мягкие — хромать сильно буду.

— Смотри, как тебе лучше, — не мне их носить. А может, еще кому сгодятся?

Сгодились, конечно.

Белое… Тихая белорусская деревушка, раскинувшаяся хатками неподалеку от Брестского шоссе под Осиповичами. В середине января сорок третьего за связь с партизанами ее сожгли дотла. Сожгли вместе со всеми жителями, включая женщин, стариков и детей.

Спастись из огня удалось немногим.

Мне не забыть радушия и гостеприимства, с которым встречала нас всегда эта деревня. Жилось в ней селянам, как и повсюду тогда, нелегко, голодно, но я не припомню случая, чтобы хоть раз отказали нам там в куске хлеба, не обогрели и не оставили на ночлег.

Особенно памятна мне семья лесника, жившая в небольшом уютном домике чуть на отшибе. И сама хозяйка Анна Евменовна Пархимчик, и ее дочери Маня и Оля, завидя партизан еще издалека, всегда выбегали навстречу, позабыв о своих делах.

Добрая слава ходила среди партизан об Анне Евменовне. Много больных, сильно простуженных она исцелила! Малиновый чай, настой целебных трав да ласковые руки женщины делали чудеса. Знали мы и о том, что немало раненых бойцов и командиров отступавшей в сорок первом году здесь Красной Армии подобрала Анна Евменовна в лесу, спасла их от смерти, выходила, а потом, чередуясь со старшей дочерью, провожала воинов одной ей известными лесными тропами на восток, в сторону отходящего фронта.

Знали, видно, об этом и фашисты.

Морозным утром тринадцатого января, когда ничто, казалось, не предвещало беды, деревушка была окружена плотным кольцом карателей. На единственную улицу ее, глухо урча моторами, ворвались на полном ходу вездеходы с крестами на бортах. Резкие слова команд на чужом языке, автоматные очереди разорвали тишину над мирными хатами.

Разбив прикладами дверь, в домик лесника вломились несколько гитлеровцев. Угрожающе поведя дулом пистолета, офицер знаками приказал Анне Евменовне одеваться.

— Поведешь в соседнюю деревню! — распорядился он.

Что было делать?

— Шнель, шнель!

По деревенской улочке, подгоняемые ударами автоматных прикладов, молча бежали, спотыкаясь и падая, ее односельчане, полураздетые, дрожащие от холода и страха. Куда, зачем их ведут?

— Будет собрание, — коверкая слова, криво усмехнулся офицер, идущий рядом.

Вскоре деревня скрылась из виду. До Сторонки, куда направлялся карательный отряд, оставалось всего несколько километров.

Тем временем в Белом оставшиеся там каратели, обходя хату за хатой, сгоняли к колхозному сараю остальных жителей деревни, всех до единого.

Толпа быстро росла. Под студеным январским ветром с ужасом смотрели женщины, дети и старики на стоявших поодаль гитлеровских автоматчиков.

Отобрав по приказу офицера, руководившего операцией, несколько девушек, что помоложе, солдаты отвели их в сторону, к невысокому дощатому забору. Еще раньше туда же был согнан весь найденный в деревне скот. Обыскав в последний раз каждый дом, каждую постройку, фашисты принялись грузить на санные повозки и автомашины зерно, картофель, домашнюю утварь, одежду.

Затем вступили в дело факельщики.

По сигналу старшего они медленно двинулись вдоль деревенской улочки, поджигая все: соломенные крыши хат, сараи, поленницы дров, стожки сена во дворах, плетни.

Белое запылало…

Страшный черед дошел и до людей. Резко прозвучали слова команды — и казнь, изуверская, жестокая, началась.

Выхватывая из толпы обезумевших от ужаса селян, малых детей, женщин и немощных стариков, каратели факелами обжигали лица людей огнем и тут же прошивали их насквозь автоматными очередями. Пытавшихся бежать тоже догоняли пули. Вскоре все было кончено.

Тела людей с опаленными, изуродованными лицами, с горящей на них одеждой, нередко еще полуживых, гитлеровцы хладнокровно перетащили в сарай, а затем, облив стены бензином из канистр, подожгли.

Не было больше Белого. С лица белорусской земли стерто еще одно мирное село! Которое по счету?

Под рухнувшей кровлей колхозного сарая остались погребенными Анна Золотаревич с тремя малолетними сыновьями, Софья Горбель с сыном, Фекла Шардыко с тремя детьми, старушка Акулина Пархимчик, Евдокия Пархимчик с дочерью и сыном, трое детей Федора Шардыко и он сам, Антонина Горбель с девятимесячным сыном и многие, многие другие.

В Екатерину Степановну Золотаревич стреляли из винтовки. Окровавленная, она упала возле сарая на почерневший от гари снег. Сочтя женщину мертвой, фашисты бросили на ее тело охапку тлеющей соломы.

Однако она была еще жива. С трудом придя в себя и превозмогая боль, чудом оставаясь незамеченной в суматохе бойни, поползла за сарай, прочь от страшного места. С огромными усилиями добралась она до заснеженного поля на околице и там, перед тем как потерять сознание, покатилась в густой кустарник, пытаясь сбить с себя огонь. Только это и спасло ей жизнь.

Тем временем карательный отряд, направлявшийся в Сторонку, достиг наконец своей цели. Маленькой деревушке была уготовлена та же тяжелая участь, какая постигла и Белое. Несущие смерть автоматные очереди, стена огня, дымящееся пепелище…

Едва завидя первые строения деревни, гитлеровцы потеряли к лесничихе всякий интерес: им предстояла новая кровавая акция. Анна Евменовна побежала что было сил в родную деревню. Когда спустя полчаса она была там, Белое уже догорало. На околице Анна Евменовна наткнулась на израненную и обожженную соседку Екатерину Золотаревич, приподняла ее, и та, открыв на минуту глаза, указала на пылающий вдали сарай: