Марк Яковлев - Бродский и судьбы трех женщин

Барышников говорит, что он мог бы играть этот спектакль и читать стихи друга и без зрителей, или, как писал Питер Брук, в «Пустом пространстве». Играть бы мог, но актер забывает другие слова поэта:

Этот «только ты» – и есть зритель! Однако Барышников играет так, как говорит – отрешенно, для себя, находясь на сцене в круге света, греясь возле огня поэзии друга, а мы зрители только наблюдаем за ним из темноты зала:

Мне самому показалось странным, но, слушая эти стихи раннего Бродского, у меня возникли ассоциации с «Черным человеком» позднего Сергея Есенина, хотя разница в возрасте между двумя абсолютно не похожими друг на друга поэтами, «ранним Бродским» (22 года) и «поздним Есениным» (28 лет), «тоже не велика»:

Этот «копытливый стук» смерти или стук больного сердца друга Барышников передает зрителям с помощью движений с элементами испанского фламенко, когда идет текст «Черного коня» Бродского, когда испанцы « ставят ногу, как розу в вазу », когда внутри тебя Высоцкий надрывно поет: «Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!..»

Удивительно то, что и Есенин, и Бродский использовали для разговора о смерти один и тот же защитный прием – соединение небесного и земного, пафосного и ироничного.

Этот же прием «небесного и земного» использовала и художница спектакля Кристина Юрьяне при создании декорации: маленькие амурчики, как могучие атланты, одной рукой держат высокое небо «застекленного куба времени», а второй рукой еле-еле удерживают штаны, неумолимо сползающие на грешную землю. Поэту бы этот прием понравился, потому что поздний Бродский был большим специалистом по гашению чрезмерного поэтического пафоса.

Бродский хорошо понимал, что сражаться один на один с такой серьезной, видавшей виды «железной леди», как «Ваша милость Смерть», без самоироничной защиты очень тяжело, может быть, просто невозможно, поэтому у него и разбросаны в стихах, как алиби, защитные латы легкой самоиронии:

Или вот эти строки, написанные поэтом незадолго до смерти: «Загорелый подросток, выбежавший в переднюю, у вас отбирает будущее, стоя в одних трусах».

Однако Херманис взял для спектакля другие, менее известные, часто ранние стихи Бродского, где еще почти нет «защитных лат самоиронии», и картина спектакля, по словам самого Барышникова, складывается «не самая веселая» как, например, в «Письмах к стене», 1964:

Может быть, кроме метафизического страха небытия, у Бродского примешивались еще и чувства, связанные с арестом и ссылкой, как у О. Мандельштама в стихотворении «Ленинград»:

Барышников с Херманисом сохранили тень поэта, и с этой тенью друга, тенью старшего брата, как Гамлет с тенью отца, ведет диалог герой спектакля.

В Нобелевской лекции И. Бродский говорил, что есть три способа познания мира: аналитический, интуитивный и с помощью откровения. Последний – то, чем пользовались библейские пророки. Об этом я сказал своей знакомой в Нью-Йорке, которая уже посмотрела спектакль «Бродский – Барышников», и она ответила мне:

«Интересная параллель. Барышников выступает в данном случае не столько пророком, сколько курьером. Таким весьма предвзятым, конечно, другом-посланником, но сумевшим донести весть».

Перефразируя Бродского, можно сказать, что есть три способа чтения стихов: авторский, актерский и личный, каким пользуются люди, лично знавшие поэта.

Авторский способ, как читают поэты: слегка растягивая слова, подпевая и раскачиваясь в ритме собственной речи, почти как в молитве. Так читал и сам Иосиф Бродский, и, например, Белла Ахмадулина, которая, по словам поэта, «не мыслима вне русской просодии… специфической интонации традиционного русского фольклорного плача, невнятного причитания».

Актерский способ, как читают профессиональные актеры: с четкой дикцией, с декламацией, с театральным жестом. Так красиво читали, например, Михаил Козаков и Сергей Юрский.

У Барышникова – личный способ чтения стихов Бродского. Так может читать только человек, близко знавший поэта на протяжении длительного времени, человек, читающий фактически свои собственные воспоминания о рано ушедшем друге.

И сравнивать эти три разных способа чтения между собой, как это неосмотрительно сделал ваш покорный слуга на званом обеде в Лондоне, неправомерно.