Владимир Высоцкий - Ни единою буквой не лгу: Стихи и песни

При такой повышенной зарплате.

И сдается мне, что люди врут,—

Он нарочно ничего не ищет.

Для чего? — ведь денежки идут,

Ох, какие крупные деньжищи!

А вчера на кухне ихний сын

Головой упал у нашей двери —

И разбил нарочно мой графин,

Я — мамаше счет в тройном размере.

Ему, значит, руль — а мне пятак?!

Пусть теперь мне платит неустойку.

Я ведь не из зависти, я так —

Ради справедливости, и только.

…Ничего, я им создам уют —

Живо он квартиру обменяет.

У них денег — куры не клюют,

А у нас на водку не хватает.

Жил я славно в первой трети —

Двадцать лет на белом свете, по влечению.

Жил безбедно и при деле,

Плыл куда глаза глядели — по течению.

Думал: вот она, награда —

Ведь ни веслами не надо, ни ладонями…

Комары, слепни да осы

Донимали, кровососы, да не доняли!

Слышал, с берега вначале

Мне о помощи кричали, о спасении…

Не дождались, бедолаги:

Я лежал, чумной от браги, в расслаблении.

Крутанет ли в повороте,

Завернет в водовороте — все исправится.

То разуюсь, то обуюсь,

На себя в воде любуюсь — очень ндравится!

Берега текут за лодку —

Ну, а я ласкаю глотку медовухою.

После лишнего глоточку —

Глядь: плыву не в одиночку — со старухою.

И пока я удивлялся —

Пал туман, и оказался в гиблом месте я,

И огромная старуха

Хохотнула прямо в ухо, злая бестия.

Я кричу — не слышу крика,

Не вяжу от страха лыка, вижу плохо я,

На ветру меня качает…

«Кто здесь?» Слышу, отвечает:

«Я, Нелегкая!

Брось креститься, причитая,

Не спасет тебя святая Богородица!

Кто рули да весла бросит,

Тех Нелегкая заносит — так уж водится».

Я впотьмах ищу дорогу,

Медовухи понемногу — только по сту пью.

А она не засыпает,

Впереди меня ступает тяжкой поступью.

Вот споткнулась о коренья,

От большого ожиренья гнусно охая,

У нее одышка даже,

А заносит ведь туда же, тварь нелегкая.

Вдруг навстречу нам — живая

Колченогая Кривая — морда хитрая.

«Ты, — кричит, — стоишь над бездной,

Я спасу тебя, болезный, слезы вытру я!»

Я спросил: «Ты кто такая?»

А она мне: «Я Кривая. Воз молвы везу».

И — хотя я кривобока,

Криворука, кривоока, — я, мол, вывезу…

Я воскликнул, наливая:

«Вывози меня, Кривая, я на привязи.

Я тебе и жбан поставлю,

Кривизну твою исправлю — только вывези!

И ты, Нелегкая, маманя,

На-ка истину в стакане, больно нервная!

Ты забудь себя на время,

Ты же — толстая, в гареме будешь первая!»

И упали две старухи

У бутылки медовухи в пьянь-истерику.

Я пока за кочки прячусь,

Озираюсь, задом пячусь прямо к берегу.

Лихо выгреб на стремнину —

В два гребка на середину. Ох, пройдоха я!

Чтоб вы сдохли, выпивая,

Две судьбы мои — Кривая да Нелегкая!

Греб до умопомраченья,

Правил против ли теченья, на стремнину ли,—

А Нелегкая с Кривою

От досады с перепою там и сгинули.

Я сам с Ростова, а вообще подкидыш,

Я смог бы быть с каких угодно мест,

И если ты, мой Бог, меня не выдашь,

Тогда моя свинья меня не съест.

Живу везде, сейчас, к примеру, в Туле.

Живу и не считаю ни потерь, ни барышей.

Из детства помню детский дом в ауле

В республике чечено-ингушей.

Они нам детских душ не загубили,

Делили с нами пищу и судьбу.

Летела жизнь в плохом автомобиле

И вылетала с выхлопом в трубу.

Я сам не знал, в кого я воспитаюсь.

Любил друзей, гостей и анашу.

Теперь — чуть что — за нож хватаюсь.

Которого, по счастью, не ношу.

Как сбитый куст, я по ветру волокся,

Питался при дороге, помня зло, но и добро.

Я хорошо усвоил чувство локтя,

Который мне совали под ребро.

Бывал я там, где и другие были —

Все те, с кем резал пополам судьбу.

Летела жизнь в плохом автомобиле

И вылетала с выхлопом в трубу.

Нас закалили в климате морозном,

Нет никому ни в чем отказа там.

Так что чечены, жившие при Грозном,

Намылились с Кавказа в Казахстан.

А там — Сибирь, лафа для брадобреев,

Скопление народов и нестриженых бичей,

Где место есть для зеков, для евреев

И недоистребленных басмачей.

В Анадыре что надо мы намыли,

Нам там ломы ломали на горбу.

Летела жизнь в плохом автомобиле

И вылетала с выхлопом в трубу.

Мы пили все, включая политуру,

И лак, и клей, стараясь не взболтнуть.

Мы спиртом обманули Пулю-дуру,

Так, что ли, умных нам не обмануть?

Пью водку под орехи для потехи,

Коньяк под плов с узбеками, по-ихнему — пилав.

В Норильске, например, в горячем цехе

Мы пробовали пить стальной расплав.

Мы дыры в деснах золотом забили,

Состарюсь — выну, денег наскребу.

Летела жизнь в плохом автомобиле

И вылетала с выхлопом в трубу.

Какие песни пели мы в ауле,

Как прыгали по скалам нагишом!

Пока меня с пути не завернули,

Писался я чечено-ингушом.

Одним досталась рана ножевая,

Другим — дела другие, ну, а третьим —

третья треть.

Сибирь! Сибирь — держава бичевая,

Где есть, где жить, и есть где помереть.

Я был КУДРЯВ, но кудри истребили,

Семь пядей из-за лысини во лбу.

Летела жизнь в плохом автомобиле

И вылетала с выхлопом в трубу.

Воспоминанья только потревожь я,—

Всегда одно: «На помощь! Караул!»

Вот бьют чеченов немцы из Поволжья,

А место битвы — город Барнаул.

Когда дошло почти до самосуда,

Я встал горой за горцев, чье-то горло теребя.

Те и другие были не отсюда,

Но воевали, словно за себя.

А те, кто нас на подвиги подбили,

Давно лежат и корчатся в гробу,—

Их всех свезли туда в автомобиле,

А самый главный вылетел в трубу.

Я умру, говорят, мы когда-то всегда умираем.

Съезжу на дармовых, если в спину сподобят ножом,—

Убиенных щадят, отпевают и балуют раем.

Не скажу про живых, а покойников мы бережем.

В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,

И ударит душа на ворованных клячах в галоп.

Вот и дело с концом,—

в райских кущах покушаю яблок.

Подойду не спеша — вдруг апостол вернет, остолоп.

Чур меня самого! Наважденье, знакомое что-то,—

Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел,

И среди ничего возвышались литые ворота,

И этап-богатырь — тысяч пять — на коленках сидел.

Как ржанет коренник,—

я смирил его ласковым словом,

Да репей из мочал еле выдрал и гриву заплел.

Петр-апостол, старик, что-то долго возился с засовом.

И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить — и ушел.

Тот огромный этап не издал ни единого стона,