Елена Обоймина - Майя Плисецкая. Богиня русского балета

Впрочем, некоторое время спустя балерина называла другого виновника противодействия бежаровскому шедевру.

– Как вы думаете, кто мешал вам выпустить «Болеро» на сцену Большого театра? – спросил однажды танцовщик Валерий Лагунов у Майи Михайловны.

– К моему сожалению, получилось так, что «Болеро» в моем исполнении одним из первых увидел Юрий Григорович в 1976 году в Париже, на празднике газеты «Юманите». Он подошел ко мне, чтобы поздравить после выступления. Я видела, как он побледнел на моих глазах, и поняла, что «Болеро» московский зритель не увидит никогда…

«Теперь это называется танцем», «Никогда не понимала, почему это балет» – такие и подобные высказывания о бежаровском «Болеро» можно встретить и ныне. Возразить на это нечем. Балет – это красота движений, как правило, сложных; это танец, исполненный смысла. Его не заменить пантомимой, топтанием на одном месте; для балета мало пластики рук, пусть даже и гениальной, и конечно, для него недостаточно одного «накала энергии».

В бежаровском «Болеро», его стилистике, несомненно есть что-то жутковатое. Не случайно советский физик Петр Леонидович Капица, посмотрев этот танец в исполнении Майи Плисецкой, произнес:

– В Средние века вас бы сожгли!

Майя Михайловна спорить не стала…

Как пересекается с этой фразой знаменитого ученого стихотворение поэта-фронтовика Михаила Дудина «Слушая Равеля»!

Была ли известна балерине эта немалозначащая деталь? Радиомаяки, по которым в конце Второй мировой летчики США прокладывали к Хиросиме курс самолета со смертельным грузом на борту, передавали «Болеро» Равеля… Эта музыка стала наводкой, своеобразными позывными, по которым на японский город и его ни в чем не повинных жителей была сброшена первая атомная бомба. Значительная часть Хиросимы оказалась разрушенной, взрывом убило 70 тысяч человек, еще 60 тысяч погибли от лучевой болезни, ожогов и ранений. За первые полгода после бомбардировки умерли 140 тысяч человек…

Музыка здесь ни при чем, скажет кто-то. Это так, но трагическое событие истории, соучастницей которого она невольно стала, навсегда впечатало в ее партитуру свои разрушительные звуки. Так было ли это известно Майе Михайловне, а если да, то для чего ей понадобилось «танцевать» именно под эту музыку, несущую в себе столь страшную память?

Нет ответа…

В 1976 году Бежар поставил для Майи Плисецкой одноактный балет «Айседора». Айседора Дункан, американская танцовщица и великая босоножка, как ее называли, экстравагантная возлюбленная Сергея Есенина, давно завладела мыслями балерины. Они с Щедриным с интересом прочитали книгу танцовщицы-босоножки «Моя исповедь». Почему бы не станцевать ее образ? Вот и хореограф выбрал эту героиню для будущего балета из целого списка, предложенного Майей Михайловной.

«Его творчество подобно работе циркового артиста на трапеции: красота движения неотделима от точности расчета, – писал о Бежаре Ярослав Седов. – Тема и материал, образ и исполнитель, техника и эстетика должны идеально ”совпасть”. К примеру, в композиции об Айседоре Дункан не обойтись без шарфа, из-за которого она погибла, туники и сандалий – знаков ее стиля, стихов Есенина, музыки, под которую она танцевала… Но это аксессуары. Главное – нужна та самая легенда, которой стала Айседора. Бежар находит выход – приглашает Майю Плисецкую, живую легенду, которая для нынешней публики примерно то же, что Айседора для своей. Это и есть пример желанного совпадения. Поставить в такой ситуации достойные танцы – дело техники».

«Болеро» я репетировала по прохоженным тропам, – подчеркивала Плисецкая. – Хореографические ноты были написаны, их надо было исполнить. ”Айседора” ставилась на меня.

Премьера ”Айседоры” состоялась в Монако. Там, в Монако, Айседора и погибла, удушенная своим шарфом. Пятьдесят лет назад. Было ей – пятьдесят. Мы как бы отмечаем две даты: мне тоже пятьдесят, но теперь уже с хвостиком…»

Возраст исполнительницы, конечно, учитывался балетмейстером – в «Айседоре» не так уж и много действенного танца. Прыжковая вариация под музыку «Марсельезы» – пожалуй, и все. Остальное напоминает пантомиму в стилистике немого кино. Удивительная пластика Плисецкой уместна и здесь; несомненно, она придает очарования этому небольшому балету. Запоминается сцена, когда героиня, сидя на полу, жонглирует воображаемыми мячиками – столько изящества и кокетливости… Диссонансом звучат, пожалуй, есенинские строки из уст Плисецкой-Айседоры: как известно, босоножка не говорила по-русски…

«В конце балета на сцену выбегают дети. Бежар поставил им мизансцены, не танец. Но дети важны. Это выражает идею школы Айседоры. Произношу в публику: “Я говорила о своей школе… но меня не понимали”. Понимают ли меня? Все – мистерия. Белокурая девочка подает мне в книксене букет полевых цветов. Бежар сам выбирал их сегодня в цветочной лавке. Правильный ли букет? Это тоже важно. С самого края авансцены я кидаю цветы в партер людям. Так делала Айседора. Цветы – это ее душа…

…Скрежет тормозов, двадцатишестиметровый шарф, шарф во всю сцену, опутывающий танцовщицу, словно шелковичный кокон. Темнота…

То, что я работаю с Бежаром, будоражило балетную Москву. Я не упускаю случая – интервью ли, телевизионная передача – рассказать о великом хореографе из Брюсселя, открывателе новых миров. Чиновников это бесит, руководство моего театра тоже, но я упрямо продолжаю “просвещение народа”». («Я, Майя Плисецкая»).

Уж упрямства Майе Михайловне было не занимать…

Любопытно одно из ее высказываний:

– По выступлениям в «Айседоре» я поняла, что она очень нравится геям. Видимо, у них хороший и утонченный вкус. Ведь «Айседору» далеко не все понимают.

Понимали действительно не все. Но как всегда, после битвы с чиновниками Плисецкая добилась премьеры «Айседоры» в Москве. И как всегда – полный успех и долгие овации. Балерина тридцать две минуты выходила на поклоны. «Одна, с детьми, с пианисткой, выводила взволнованного Бежара, вновь одна… С ярусов дождем стремились на сцену разноцветные лепестки роз. Это был счастливый для меня вечер. Москвичи выказали мне всю свою влюбленность, расположенность, радуясь вместе со мной свершившейся справедливости».

Майя Плисецкая в балете «Айседора». 1985 г. Фотограф – Бернардо Дораль