Томас Рикс - Черчилль и Оруэлл [Битва за свободу] [litres]

В той же главе «Карков» русский журналист, которого Хемингуэй рисует чрезвычайно интеллигентным человеком, подводит итог деятельности ПОУМ. Это было «…совершенно несерьезно, – сообщает он герою. – Бредовая затея всяких психов и сумасбродов, в сущности, просто ребячество. Было там несколько честных людей, которых сбили с толку. Была одна неглупая голова и немного фашистских денег. Очень мало, бедный ПОУМ. Дураки все-таки… Они так никого и не убили. Ни на фронте, ни в тылу. Разве только несколько человек в Барселоне» [334] Там же, 247. . Хемингуэй обеспечивает русскому алиби в отношении казни Нина, лидера ПОУМ: «Мы взяли его, но он бежал от нас». Через восемь лет друг Оруэлла Малкольм Маггеридж встретится с Хемингуэем в освобожденном Париже, и тот не произведет на него впечатления: «Пьяница, погруженный в вымыслы вместо реальности» [335] Malcolm Muggeridge, Chronicles of Wasted Time (Vancouver, B. C., Canada: Regent College, 2006), 488. .

Оруэллы покинули страну 23 июня, считая, что им повезло выбраться живыми, поскольку многим их друзьям это не удалось. Оруэлл не знал, что через несколько недель, 13 июля, в Барселоне их с женой обвинили в шпионаже и государственной измене. Обвинительный акт начинался словами: «Их переписка свидетельствует, что они убежденные троцкисты» [336] . ”Escape from Spain,“ in Orwell in Spain , 26. Немного другой перевод: Bowker, George Orwell , 227. . Далее говорится, что Оруэлл «принимал участие в майских событиях» – в уличных боях в Барселоне.

Оказавшись дома, он начал писать «Памяти Каталонии» – свою первую великую книгу. Как во всех лучших военных мемуарах, он всемерно избегает драматизации. Книга подтверждает факт, что все войны, в сущности, одинаковы: они состоят из долгих периодов отупляющей скуки, чередующихся с моментами страха и потрясения. В окопах более серьезными противниками, чем фашисты, оказались холод и голод, против которых винтовки республиканцев были бессильны.

Книга начинается как повествование о человеке, который идет на войну, но к последней трети текста, когда Оруэлл попадает под удар сталинистов по левым в Барселоне, книга превращается в мрачный политический триллер. Оруэлл вновь и вновь подчеркивает два момента. Во-первых, что другие левые не должны доверять коммунизму, в котором доминируют Советы. Во-вторых, что левые точно так же готовы принимать ложь, что и правые.

Оруэлл знал, что ни одна из этих тем не завоюет ему друзей среди британских левых. Порывая с традиционным просталинским левым движением, Оруэлл совершил шаг, аналогичный дистанцированию Черчилля от профашистских элементов британской аристократии. Оруэлл знал, что многие из его друзей в среде британских социалистов верят, будто ложь не только допустима, но и обязательна, если она служит делу Советов [337] Вывод в окончании этого абзаца опирается на обсуждение в переписке с Карин Чиноуэт по электронной почте. .

Книга заканчивается красиво и неожиданно: Оруэлл любуется райскими пейзажами Южной Англии по возвращении домой, а затем предупреждает обитателей этой прекрасной зеленой земли [338] Orwell, Homage to Catalonia , 232–32. :

За окном вагона мелькала Англия, которую я знал с детства: заросшие дикими цветами откосы железнодорожного полотна, заливные луга, на которых задумчиво пощипывают траву большие холеные лошади, неторопливые ручьи, окаймленные ивняком, зеленые груди вязов, кусты живокости в палисадниках коттеджей; а потом густые мирные джунгли лондонских окраин, баржи на грязной реке, плакаты, извещающие о крикетных матчах и королевской свадьбе, люди в котелках, голуби на Трафальгарской площади, красные автобусы, голубые полицейские. Англия спит глубоким, безмятежным сном. Иногда на меня находит страх – я боюсь, что пробуждение наступит внезапно, от взрыва бомб.

Этот прекрасный прозаический фрагмент заслуживает того, чтобы прочитать его вслух. Он полон точных наблюдений, пронизан любовью к Англии, но, главное, является до жути пророческим. Эти строки были написаны в середине 1937 г., когда правители Британии пытались умиротворить агрессора, а значительная часть населения поддерживала фашизм. Оруэлл придерживался совершенно иной позиции. В книжном обзоре, опубликованном в феврале 1938 г., он писал: «Если кто-то сбрасывает бомбу на вашу мать, идите и сбросьте две бомбы на его мать» [339] George Orwell, ”Review of The Tree of Gernika by G. L. Steer; Spanish Testament by Arthur Koestler,“ Time and Tide , 5 February 1938, in Orwell, CEJL , vol. 1, 296. .

Вернувшись домой, Оруэлл стал писателем, которого мы знаем сегодня по «Скотному двору» и «1984». Бирма сделала его антиимпериалистом, но именно время, проведенное в Испании, сформировало его политические взгляды, а вместе с ними решимость критиковать правых и левых с одинаковым жаром. До Испании он был весьма традиционным левым, утверждавшим, что фашизм и капитализм, в сущности, одно [340] George Orwell, Orwell and Politics , ed. Peter Davison (Harmondsworth, U. K.: Penguin, 2001), 26. . До этого момента Оруэлл продолжал цепляться за некоторые взгляды левых 1930-х гг.

Он покинет Испанию, полный решимости бороться против злоупотреблений властью на обоих полюсах политического спектра. После Испании, как заметил литературный критик Хью Кеннер, он станет «левым, находящимся в конфронтации с официальными левыми» [341] Hugh Kenner, ”The Politics of the Plain Style,“ in Reflections on America, 1984: An Orwell Symposium , ed. Robert Mulvihill (Athens, Ga., and London: University of Georgia Press, 1986), 63. . «К несчастью, очень мало людей в Англии на данный момент осознали, что коммунизм теперь является антиреволюционной силой», – писал Оруэлл в сентябре 1937 г. [342] George Orwell, ”Spilling the Spanish Beans,“ in CEJL , vol. 1, 270.

После Испании, раненный физически и духовно, он последовал намного более самостоятельным курсом. «Война в Испании и другие события 1937 г. решили исход дела, и с тех пор я знал, на чем стою, – объяснил Оруэлл в прекрасном эссе «Почему я пишу», созданном между окончанием «Скотного двора» и началом работы над «1984». – Каждая строчка серьезной работы, написанной мной с 1936 г., была направлена, прямо или косвенно, против тоталитаризма и за демократический социализм, как я его понимаю» [343] George Orwell, ”Why I Write,“ in Orwell and Politics , ed. Peter Davison (Harmondsworth, U. K.: Penguin, 2001), 461. . Оруэлл тщательно отделял социализм от коммунизма, который объединял с фашизмом как, в сущности, недемократичный строй. К концу жизни он уверует, что «коммунизм и фашизм в чем-то ближе друг к другу, чем любой из них к демократии» [344] George Orwell, ”Unsigned editorial,“ Polemic , 3 May 1946, Там же, 455. .

После Испании его миссией стало описывать факты, как он их видел, независимо от того, чем это могло для него обернуться, и скептически относиться ко всему прочитанному, особенно исходящему от власть имущих или успокаивающему их. Отныне это было его кредо. «В Испании я впервые увидел газетные репортажи, не имевшие никакого отношения к реальности» [345] George Orwell, The Collected Essays, Journalism and Letters of George Orwell, Volume 2: My Country Right or Left, 1940–1943 , ed. Sonia Orwell and Ian Angus (New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1968), 257. Далее: Orwell, CEJL , vol. 2. , – написал Оруэлл через несколько лет: