Леон Хендрикс - Джими Хендрикс, история брата

— Это был Джими Хендрикс Экспириенс с песней Хей Джо, — послышался голос ведущего программу, когда затихли последние звуки.

— Что? — воскликнул я, подпрыгнув от неожиданности, и больно стукнулся о крышу автомобиля. — Что!

К тому времени, как я добрался домой, меня уже всего трясло. Брат упоминал, что собирался что–то записать, но представить, что это могло быть передано по радио, было невозможно. Люди, моего Бастера передавали по радио! Но, стоп! Может ведущий оговорился? А может у меня что–то наложилось, может я думал в этот момент про брата? Мозг не слушался, меня лихорадило, и я решил, что я окончательно рехнулся, и мне всё это почудилось.

Времени осмыслить происшедшее со мной у меня не оставалось, так как дома я попал в самый разгар спора между отцом и Джун. И, казалось, конца ему не будет. Выдвигаемые доводы были настолько серьёзны, что видимо, они готовы уже были разбежаться. Слово в слово всё повторялось снова, вточь как это было у отца с нашей мамой. Кто знает, какое впечатление эта сцена могла произвести на дочь Джун, на маленькую Жени? Я сам через такое прошёл, когда был примерно в этом же возрасте, и хорошо помню, как страдало моё сердце от этих сцен. Я даже не мог предположить, с чего началась эта стычка, ведь отец оплачивал все счета и помогал Джун растить её дочь. Отец помогал ей деньгами, а она всё время была на тропе войны. Думаю, это из–за вечной проблемы отца — алкоголя. Все наши родственники от этого страдали. По секрету отец сказал мне, что нам надо подыскивать новое место, что он чувствует, не пройдёт и месяца, как придётся съезжать. Спустя неделю, отец вдруг мне сказал, что они с Джун собираются пожениться. Его скачки настроения совершенно меня не трогали. Но отец говорил мне правду. Они вцепливались друг другу в глотки всё время, даже будучи женатыми.

В октябре 1967 мы с отцом сидели за обеденным столом, как вдруг, стены дома стали вибрировать. Стекло и тарелки в серванте начали звенеть. Я тут же подумал, что это не землетрясение, а из–за громкой музыки, доносящейся из соседней квартиры. Сердце у меня сжалось от до боли знакомой манеры играть. Ошибки не могло быть.

— Отец, — воскликнул я. — Это же Бастер.

— Ха! О чём ты говоришь? — обратил на меня внимание отец.

В этот момент он натягивал свои сапоги и мысли его были далеко.

— Пошли, бери свои инструменты, пора идти на работу.

— Нет, серьёзно, это он! Помнишь, когда он звонил из Лондона, он сказал, что собирается выступать под именем Джими Хендрикс Экспириенс? Это он играет за стенкой!

Отец замер посреди гостиной и стал прислушиваться.

— Пошли, — пробормотал он. — Ты шутишь, этого не может быть.

— Нет, говорю я тебе, это он, — продолжал настаивать я, выходя из квартиры.

Я пересёк холл и стал стучаться в соседскую дверь. Дверь открыл парень, облако дыма выплыло за ним из комнаты и в нос ударил едкий запах травы. Они со своей подружкой, Корнфлейк, были самыми что ни на есть детьми цветов и включали музыку на полную громкость, когда сидели дома.

— Эй, что за пластинку вы слушаете? — прокричал я, пытаясь услышать свой голос на фоне грохочущей музыки. Мне было не сдержать своё возбуждение.

Парень жестом показал внутрь комнаты:

— А…, эта? Это Джими Хендрикс.

— Ого, дружище, это же мой брат! — вскричал я, заметив поблескивающий чёрный диск, вращающийся на проигрывателе.

Я проскользнул внутрь, на диване, поджав под себя ноги, сидела Корнфлейк, держа в руках самокрутку с травой. Она выпустила в мою сторону кольца дыма:

— Ниииииииииииии в кооооооооооем раааааааааааазе, — протянула она.

Они всерьёз подумали, что я их разыгрываю, но когда её взгляд сфокусировался на конверте, лежащем на журнальном столике, её глаза чуть не выскочили из орбит:

— О, мой Бог! Ты только посмотри на него!

Многие не находят никакого сходства между мной и Бастером, но это не так, у нас очень много общих черт. Хотя наши волосы и черты лица отличаются, но комплекцией мы очень схожи. У нас одинаковый рост и вес. И мы одинаково тощие.

Пластинка называлась Are You Experienced и проигрывали они её безостановочно. Мозги их взорвались, когда они осознали, кто их соседи — брат и отец Джими Хендрикса. Я уговорил дать мне ненадолго пластинку, чтобы показать отцу. Он не поверил ни одному моему слову, пока сам не поставил пластинку на проигрыватель и не узнал голос Бастера.

С открытым ртом он стоял, рассматривая обложку: на фотографии с искажёнными краями, она снята была рыбьим глазом, были Бастер и два его новых товарища, фон сзади был ярко–жёлтый с пухлыми фиолетовыми буквами названия.

— О, мой Бог. Это на самом деле он. Это Бастер, мой мальчик.

Перевернув обложку, он взглянул на другую большую чёрно–белую фотографию группы. Должно быть, раз двадцать он крутил в руках конверт, прежде чем из глаз полились слёзы. И как бы не вертел он конверт, ото всюду на отца смотрел его сын, Джими, в ореоле своей психоделической славы.

Разглядывание обложки оказало и на меня должный эффект. Уверенность брата дала во мне всходы. Если мой брат добился в этом мире желаемого, что мешает мне сделать то же? Может и моя звезда зажжётся так же ярко. Детьми я всегда чувствовал увереннее рядом с братом. И вот, он очередной раз вдохнул в меня веру в себя, даже будучи на другом конце света.

В этот день мы с отцом на работу не пошли, а Корнфлейк со своим парнем перебрались к нам и Джун всем нам сделала чай. Мы прослушали пластинку Бастера с начала до конца и после Are You Experienced? ребята настояли на том, чтобы мы оставили её себе. Но как только затих последний аккорд, настроение отца как всегда поменялось. Бастер выпустил пластинку, да ещё со своим портретом на обложке, отец казался от этого несколько обескураженным, но серьёзно к этому не отнёсся. Для него, не имело никакого значения, что говорят вокруг, он по–прежнему считал занятие музыкой не настоящей работой.

— Ну, — начал он, поднимаясь с дивана, — кто знает? Пластинок много.

Но Джун с этого дня словно подменили, она стала послушной японской женой. Визги с её стороны прекратились и ни одной драки между ними уже больше не было, всё волшебным образом разрешилось и мир установился в семье. Я не придал тогда этому значения. У меня не было обыкновения встревать в их отношения и их ссоры улетучились из моего сознание на многие месяцы. Я просто наслаждался миром и тишиной домашнего очага.

После того, как наши соседи оставили нам пластинку брата Are You Experienced, я постоянно ставил её на отцовский проигрыватель. Музыку слушали почти все мои дружки, хотя в большинстве своём говорить об этом не хотели. А поскольку его музыку слушали многие белые, чёрные братья отказывались признавать его за своего, считая, что он предал чёрное сознание. Временами на улице я слышал, как народ перетирал эту тему, но никогда не придавал этому большого значения, считая пустой и глупой затеей разговоры подобного рода. Более того, уверен, у всех у них была его пластинка, но они прятали её в платяном шкафу среди белья и слушали тайком дома по ночам, когда оставались одни.