Леон Хендрикс - Джими Хендрикс, история брата

Несчесть колёс, прошедших через мои руки. Но для работы мне не нужна была тяжёлая голова и я избегал антидепрессанты вроде чёрной красотки, усыпляющие мой волчок. Меня не прельщала возможность прободрствовать всю ночь со взорванными мозгами в какой–нибудь норе. Мне нравилась улица, её непредсказуемость и пачки денег, переходящие из рук в руки, я находил удовольствие даже в том, чтоб уберечь свою задницу. Напротив, амфетамины, вроде спиди, заостряли моё чутьё, я становился бритвой, врезающейся именно в то место, где я был нужнее всего. Многие парни, завидуя мне, пробовали подставить меня и прибавьте к этому ещё копов, всё время рыскающих по улицам. Те же, кто не мечтал о моём аресте, просто кулаками вытряхивали из меня всю наличку вместе с товаром.

Вы может подумали, что я по–прежнему жил с отцом в том доме на углу 26–й и Йеслера, но я там почти не бывал, предпочитая снимать для себя комнату где–нибудь в центре. Гораздо удобнее жить рядом с местом работы. Иногда неделями не видя отца, я навещал его, чтобы только передать денег. После долгих ворчаний и охов, он всегда соглашался принять их от меня, обязательно давая мне понять, что ужасно не доволен моим занятием. Он совершенно точно знал, из какого источника я их черпаю.

Однажды поздно вечером я зашёл переночевать к отцу, перед домом горела единственная лампочка, электричество отключили. Шаря в темноте, я даже не обнаружил кое–чего из мебели. Ничего не осталось, комнаты оказались пусты. Всё говорило о том, что отец здесь больше не живёт.

Позже, встретив отца, он сказал мне:

— Я познакомился с одной женщиной и переехал к ней, вот так–то, сынок. Я теперь живу на Хауи–Стрит в районе Куин–Анна.

Ещё сказал, что она японка и зовут её Аяко Фуджита и познакомились они совсем недавно. Но из–за того, что её имя трудно выговаривать, все её зовут просто Джун. У неё пять взрослых детей, все они уже разъехались, осталась только одна трёхлетняя Жени.

Я был рад, что отец, наконец, нашёл себе подружку, но сомневался, будет ли удобно жить мне у них. И хотя, я почти всё время жил в съёмной комнате в центре, отец все мои вещи перенёс с Йеслера к ней на Хауи–Стрит. В то время лучшим жильём для меня были меблированные квартиры. В деньгах я не нуждался и не было никакого смысла срываться с места.

Обычно после хорошего расклада мы три–четыре месяца наслаждались деньгами: рестораны, дорогие магазины, грандиозные вечеринки. Однажды в сентябре 1966 года я зашёл к отцу и уже собирался уходить, так как время шло к ночи, зазвонил телефон. Звонил Бастер. Уже несколько месяцев мне не удавалось с ним поговорить, последний раз он рассказывал мне о своих нью–йоркских успехах на музыкальном поприще, и с тех пор я о нём ничего не слышал. Но когда голос в трубке сообщил, что нас соединяют с Лондоном, да, именно с тем, что в Англии, мы просто присели от удивления.

— Что вы сказали, Лондон на проводе? — переспросил отец девушку. — Чёрт побери, — вырвалось у него. — Да, я согласен заплатить за звонок.

Последовала пауза.

— Ты чего, парень, разучился писать? Звонишь мне, а мне ещё и плати за него! — начал было отчитывать брата отец.

Полагаю, брат был удивлён, не только тому, что ему не удалось дозвониться по прежнему номеру, но и тому, что вместо радости услышать голос своего сына, рассказывающего, что его самые тайные мечты начали сбываться, отец с яростью набросился на него из–за каких–то телефонных счетов. Но всё встало на свои места, когда отец передал трубку мне.

Для меня поездка в Лондон была сродни космическому путешествию в другие миры, я даже не был уверен, смог бы я отыскать это место на карте. Бастер сообщил, что ему предложили поменять буквы в своём имени и теперь оно звучит просто Джими. Что менеджера, с которым он познакомился в Нью–Йорке, зовут Час Чандлер, и что тот играл на басу у Animals, и что теперь группа его называется Опыты Джими Хендрикса. Для меня это звучало как название межпланетного космического корабля. Почему Опыты? Я не могу взять это в толк до сих пор.

— Вот, послушай, Леон, — произнёс Бастер.

В трубке послышался глухой удар, как если бы её положили на твёрдую поверхность, а затем я понял, что он взял гитару. Он играл, играл… и играл. Я положил трубку на стол, через пару минут, когда я снова её взял он продолжал играть. Если бы отец увидел меня в этот момент, слушающего музыку по телефону, он бы тут же нас разъединил. Трудно было разобрать, что именно Бастер играл, потому что в трубке, как всегда, что–то шипело и трещало, но то, что Бастер сочинил нечто совершенно новое, понять было легко. Идеи к нему приходили всегда волнами.

— Я назвал это Foxey Lady…

— Послушай ещё, но она ещё сырая — The Wind Cries Mary…

— Ещё я написал Purple Haze, хороший ритм, но это не для танцев или ещё для чего. Думаю, скоро должна выйти пластинка.

Я не так внимательно слушал, что он говорит. В голове у меня стучало: "Здорово, вот мы и снова вместе."

Из того, что играл брат ничего нового для меня не было, так что гитарные проигрыши, звучащие из телефонной трубки, не могли удержать моё внимание. Меня больше занимал вопрос, где я договорился встретиться с друзьями этим вечером. Я только машинально повторял за ним названия песен, которые он стал мне перечислять. Но когда он упомянул, что сделал переложение на одну из кантри–вестерн, помните, была такая одна, называлась она Hey Joe, я взорвался смехом. Кантри–вестерн? Ни одной струны не зашевелится в душах людей от этого пыльного хлама! И я вспомнил слова отца: парень, тебе бы делом заняться надо. Видимо я рассуждал уже как человек, уже умеющий зарабатывать деньги.

В течение недели я занимался своими делами, но по уикендам, не всегда конечно, продолжал помогать отцу в его ландшафтном бизнесе. Серьёзно я не рассматривал его, как моё будущее, потому что часы там тянулись дольше обычного и от такой работы ныла спина, но, по крайней мере, я помогал ему делать деньги. У отца была газонокосилка и я шёл за ним с триммером, выстригая углы и вообще следя, чтобы все линии были красиво пострижены. После работы отец опускал счёт в почтовый ящик и мы отправлялись на другой участок.

Мы с отцом редко говорили о музыкальной карьере Бастера. Никто из нас не знал, что готовит ему Судьба. Да и я не задумывался над этим. Может Бастер и запишет пластинку, и обкатает её по разным городам, но мы с отцом даже в этом не были уверены. Брат был так далеко от нас, что это никак на нас не отражалось.

Но только до середины мая 1967, пока по нашей местной радиостанции WKGR я ни услышал то, что стало потом визитной карточкой всех радиостанций мира. Сначала пара знакомых до боли аккордов, затем слова, которые слышал как будто всё детство: Hey Joe, where you goin' with that gun in your hand… Что–то смутно стало всплывать в моей памяти, вроде брат упоминал эту песню в нашем с ним последнем телефонном разговоре, но я не видел никакой связи. Ничто не напоминало мне голос брата, я вёл машину и покачивал головой, рассеянно слушая радио.